Сухово-Кобылин. Роман-расследование о судьбе и уголовном деле русского драматурга

— Да это Мартынова дело, играть ему в моей пи-эссе или нет!

— Нисколько! Это дело дирекции. Дирекция столько же должна заботиться об обыкновенных представлениях, как и о бенефисах, — чтобы всё было отлично.

— Ну так вы и заботьтесь! А вы же хотите отдать роль Бурдину и рискнуть тут, в Петербурге, успехом представления.

— Нисколько. Бурдин исполнит эту роль хорошо.

— Да я и писал ее для Мартынова, черт побери!!

— Мартынову я роль не дам, потому что он сам отказался от роли, когда я его просил.

— Ах, отказался… отказался… Да какой же вы директор, если не можете заставить ваших подчиненных исполнять обязанности! Да вы тогда не директор, а просто навозная куча!!

— А?.. А?.. Да что ты, милостивый государь, считаешь меня за такого старика, который не может дать тебе удовлетворения?! На чем ты хочешь?! На пистолетах?! На саблях?! Хоть завтра!

Что-о-о-о?.. Сатисфакция… Какая? В чем? В чем, я вас спрашиваю? Вы хотите драться… Ха, ха, ха, ха… Я же дам вам в руки пистолет, и в меня же будете целить?.. Впрочем, с одним условием извольте: что на всякий ваш выстрел я плюну вам в глаза. Вот мои кондиции. Коли хотите, хоть завтра; а нынче…

«Свадьба Кречинского», действие третье, явление VI

А нынче… Александр Васильевич хлопнул дверью и поехал к Адлербергу, чтобы через министра двора заставить Гедеонова подчиниться. Визит не прошел даром. «Гедеонов ломается, — записал Сухово-Кобылин в дневнике. — Однако сказал, что если Бурдин согласен отказаться от роли, то он противиться не будет».

Узнав, что всё дело зависит теперь от Бурдина, Александр Васильевич приехал к нему на квартиру.

— Господин актер, — заявил он с порога, — если вы не откажетесь от роли Расплюева в моей пиэссе, то я приеду в театр на ваш бенефис и учиню скандал!

Бурдина это ничуть не смутило.

— Милостивый государь, — ответил он, — угроз ваших не боюсь нисколько. Роль Расплюева не сыграю так плохо, чтобы возбудить неудовольствие публики. А из вашего обещания сделать мне скандал только извлеку пользу: назначу за места цену вдвое выше, зная, что публика с жадностью бросится на такой интересный спектакль — бенефис Бур-дина со скандалом автора пьесы во время представления! А? Каково?

Крыть было нечем. Но Александр Васильевич не унимался. Он уговорил Адлерберга дать письменное распоряжение о распределении ролей:

«Гедеонов получил указание от министра Адлерберга. Он был взбешен, вздумал сказать мне дерзость. Я побледнел и подошел к нему с худыми намерениями. Он оробел, просил извинения, стал мягок и сговорчив, и дело наконец уладилось: роль отдана Мартынову».

Успокоившись, Сухово-Кобылин уехал в Москву. Но радость его была преждевременной:

«Я получил известие, что Мартынов отказался играть Расплюева. Очевидно, меня провел Гедеонов».

В отношении Александра Васильевича к Бурдину было много ничем не оправданного деспотизма. Только позднее он узнал, что именно Бурдину, которого он поносил в пылу своих споров с директором Гедеоновым, он был обязан тем, что первая же постановка «Свадьбы Кречинского» не была сорвана актерами, враждебно относившимися к его пьесе. За несколько дней до премьеры Бурдин узнал, что Самойлов, назначенный на роль Кречинского, намеревался сказаться больным в самый день премьеры и не явиться на спектакль. Бурдин помчался к Максимову, с которым состоял в дружеских отношениях, и стал умолять, чтобы тот публично объявил, что он будет в любом случае играть Кречинского и заменит, если надо, Самойлова. Максимов согласился и объявил. И только тогда Самойлов вынужден был отказаться от своей затеи…

Премьера в Петербурге состоялась 7 мая 1856 года. Расплюева играл Бурдин, Кречинского — Самойлов, Нелькина — Максимов, Муромского — Григорьев, Лидочку — Владимирова.

Сухово-Кобылин приехал в Александрийский театр, когда пьеса уже началась. Весь первый акт он был за кулисами. Следил за игрой внимательно и напряженно, всё замечал:

«Сцена с Тишкой вышла удачно, Муромского и Атуевой довольно посредственно, ибо оба старались. Роли Нелькина и Кречинского развеселили публику. Самойлов не знал роли. Первый акт прошел порядочно. Самойлова и Максимова вызывали. На второй акт я отправился в ложу. Вышел Бурдин — пошлее и гаже ничего быть не может. Я страдал. Второй акт прошел плохо — Бурдин разрушил всё здание и расшиб все орнаменты. Третий акт прошел хорошо. Явление Нелькина (Максимова) всё оживило. Выход Максимова удался, и он был вызван. Публика слушала с напряжением. Занавес зашумел, и раздался страшный гром рукоплесканий. Дружнее и громче, чем в Москве. Меня вызывали. Директор послал искать меня по всему театру, но я загодя уже объявил режиссеру, что не выхожу к публике. Вызывали всех артистов, даже Бурдина».