Сукин сын

Вернувшись в заповедник, он вдохнул нагретый сосновый воздух с привкусом ягод. На дальнем берегу, у реки, горел в сумерках одинокий костер, кафе пустовало, Настя-здрастьте ему обрадовалась — ужин не пропал — и побежала его разогревать. Он сидел, разглядывал пологий берег и невнимательно жевал котлету, запивая кефиром.

В голову забрела мысль, что жизнь его пропащая, как, собственно, у всех. Здесь это проступило, как будто поднесли на ладони стократно уменьшенный в масштабе макет. У тех, у кого есть цель и дальние виды, жизнь тем более пропащая, потому что даже сидеть, озирая вокруг красоту, нет возможности. Сердце вдруг защемило и, отодвинув еду, он отправился к Нине, чувствуя себя одиноким и потерянным. Слишком много тут величия и печали. И не в цепочках на дубе, а в достоинстве природы. От Нины он позвонил в гостиницу — Наташи не было. Все-таки она от него бегает, а спрашивать не резон, нарвешься на ответные вопросы.

Он привез из города красного вина, они с Ниной медленно пили, заедая сливами. Было так тихо, что казалось, они слышат саму тишину, молчали, смотрели друг на друга. Его перестала ужасать ее нечеловеческая красота, он привык. Привыкли же к Элизабет Тейлор, кто-то с ней жил, и ничего, не умер от восторга.

Вечерами в доме проступала смутная печаль, просачиваясь сквозь уют, преодолевая спокойствие реки за окном, заполняя неосвещенные углы. Откуда она истекала и куда исчезала по утрам? Нина ей подчинялась, свет лежал на ее плечах, как ручной, во всем облике была покорность. Может, это место такое, простота деревенского уклада, сказки Арины Родионовны? Нина была чересчур русская, но с непонятной ролью — не невеста, не матушка, не жена — так что было неясно, как с ней жить, если вдруг захочется. Кем она обернется? Женщины — оборотни, то видишь одно, то глядишь — обернется другой. Нина сыграла на гитаре, но петь отказалась, и они расстались, не зная, когда встретятся, и, как всегда, ни о чем не договариваясь.

Он лег, включил ночник и, отчего-то волнуясь, принялся за Пушкина. «Но ты от горького лобзанья Свои уста оторвала, Из края мрачного изгнанья ты в край иной меня звала. Ты говорила: „В день свиданья Под небом вечно голубым, В тени олив, любви лобзанья Мы вновь, мой друг, соединим…“» Нина права: стихи мало кто может выдержать. Женщина вряд ли. «Но там, увы, где неба своды Сияют в блеске голубом, Где тень олив легла на воды, Заснула ты последним сном. Твоя краса, твои страданья Исчезли в урне гробовой — А с ними поцелуй свиданья…. Но жду его — он за тобой»… Это да. Ждать поцелуя умершей — это круто. Это ждать невозможного. Того, что не случится. Твердыни разверзаются, проваливаешься в вечность…

Открылась дверь, тихо появилась Наташа, быстро разделась, юркнула в постель и смолкла, точно выключенная лампочка.

— Ну что? Была у следователя?

— Была… Слушать не стал. Говорит, что ему надоели свидетели, когда у каждого своя версия. Саша, он про тебя знает. Намекал на судимость, но я сделала вид, что впервые слышу. Когда он успел собрать? И про избирательную кампанию тоже. Даже ты не знаешь, а у него полная информация — где до этого работала, где после. Спросил, почему я ушла с высокооплачиваемой работы на малооплачиваемую.

— А зачем ты это сделала?

— Меня обманули, сама бы я, понятно, не ушла. И как все разбередил! Бывают моменты, которые хочешь забыть… Мы уедем отсюда другими людьми.

— Что значит другими людьми?

— Значит, не пройдет безнаказанно. — Наташин голос звучал печальной скрипочкой, тонко и надрывно. — Тебя может и случайно задеть, а потеряешь равновесие. Придешь в себя и не поймешь, ты ли это или тебя подменили на другое существо. Пока живешь — расстаешься с мечтами, то одну потерял, то другая вывалилась из телеги жизни. А телега едет себе, не замечая. Но на самом деле все сцеплено в этой жизни, хотя узлы не заметны. Кажется, что идут просто утраты, потери, а все не просто. Реки связаны между собой через моря, и все может в один момент слиться. Все русла окажутся в одном море.

— Ничего не понял… Что-то случилось? К чему ты это завела, про реки? — Наташа не отвечала, но ему хотелось слушать и разговаривать. — Ты заметила, какая здесь тоска? Как день к вечеру, хоть вой на луну.

— Мы здесь рядом с могилой… Великой. Днем забываешь, к вечеру все равно вспоминается, что могила рядом. Поэтому такая обреченность. Место печальное, все кажется хрупким. От гения остался только прах и волосы… Утрата и безвыходность, ничего не вернуть, не воскресить….

— Что ты так… упадочно?

— И собаки все только белой масти, — пробормотала Наташа.

— Я видел одну абрикосовую.

— Это не местная. Это Нинина собака, она странная. Когда умер ее муж, собака… если такое у них бывает, сошла с ума, выла, отказалась от еды. А потом, когда они приехали сюда, стала вести отдельную жизнь. Утром поест и пропадет до вечера. Придет, поест, поспит, снова уйдет, где-то бродит, а к людям не приближается. Отказалась от любви, не выдержала.

— Ты откуда это знаешь?