Сулла

Похоронный кортеж Суллы до Форума сопровождало впечатляющее шествие изображений. К нашему сожалению, мы очень мало знаем об этих выдающихся предках, которыми мог гордиться Луций Корнелий Сулла. У Плутарха, рассказывающего нам о его жизни, — приводящая в отчаяние сдержанность: он ссылается только на его пращура Публия Корнелия Руфина, дважды консула (в 290 и 277 годах), и даже диктатора, точную дату невозможно определить. Конечно, его патрицианское потомство должно было дать республике других знаменитых деятелей, воспоминания о которых не дошли до нас.

Как бы то ни было, при Публии Корнелии Руфине, хотя и отличившемся в войнах против самнитов, опасного противника в Центральной Италии (за которые, к тому же, сенат удостоил его триумфа), и против царя Пирра, высадившегося в Южной Италии, род пережил резкий политический упадок: цензоры 275 года во исполнение своих обязанностей приняли решение исключить этого деятеля из сената, потому что, как с трогательным единодушием повторяют древние источники, у него было более десяти ливров серебряных изделий. И те же самые источники, с большим опозданием по отношению к событию, восхищаются строгостью древних обычаев, пресекавших роскошь людей, призванных управлять государственными делами! Правда, если верить рассказанному Цицероном анекдоту, у Руфина была не очень хорошая репутация: «Публий Корнелий слыл за скареда и грабителя, но он был поразительно смелым и талантливым генералом. Он поблагодарил Гая Фабриция — того самого, кто позднее, будучи цензором, выступит против него, — ведь, несмотря на свою неприязнь, тот отдал свой голос за его избрание в консулат в период тяжелой и опасной войны. «У тебя нет оснований благодарить меня, — ответил ему Фабриций, — я предпочитаю быть обкраденным, нежели повешенным».

Это позорное исключение, к которому явно примешивались личные антипатии и политические подоплеки, представляло собой тяжелый удар, нанесенный роду, и последний не мог быстро оправиться от него. Нашли способ определить сына низложенного консула в категорию великих жрецов, предназначенных для служения отдельным богам, в данном случае — flamen Dialis, фламин Юпитера, то есть кто был, бесспорно, самым значимым из всех, а также над кем довлело наибольшее число обязательств и табу, воспитывая в нем настоящую одушевленную и священную фигуру: бога верховной власти как воплощение закона. Сплетение незыблемых правил, в которые он был зажат, в сущности, запрещало ему принимать участие в политике. Водрузить на молодого человека колпак с агреткой flamen Dialis — традиционно означало закрыть ему доступ к политической карьере (примечательно, что на молодого Цезаря его не надели и не лишили трона только благодаря протесту Суллы, как бы этого ни хотели Гай Марий и Луций Цинна); но это также могло быть прекрасным оправданием для человека, ощутившего себя сдерживаемым по семейной причине от того, чтобы иметь те же амбиции, что и его предки.

Весьма знаменательно, что, начиная с великого жреца Юпитера, представители этого клана перестали носить имя Руфин, намекавшее на рыжий цвет их волос, и приняли имя Сулла (приблизительно — свиное мясо), которое относилось к цвету лица. Как и большое число его современников из аристократического общества, Сулла не преминул постараться найти более почтенное объяснение прозвищу, носимому членами рода, начиная с прапрапрадеда. Хотя он и сам писал в «Мемуарах», что первым, кто начал его носить, был фламин Юпитера, как это и было на самом деле, тем не менее позволил говорить, будто cognomen Сулла было сокращением от Сивилла, потому что его прапрадед, сын фламина, имел поручение от сената проверить знаменитые предсказания, содержавшиеся в Livres sibyllins (Книге предсказаний), чтобы решить, уместно ли проводить игры в честь Аполлона. Совершенно ясно, что эта религиозная интерпретация не выдерживает ни фонетического анализа (невозможно объяснить, каким чудом Sibylla смогла стать Sulla), ни исследования социальных обычаев.