Султан и его враги. Том 1

— Сделан донос, — начал тот, — что в руинах Кадри томится в тяжкой неволе одна девушка и совершенно невинно! Спрашиваю тебя, Гамид-кади, имеет ли основание этот донос или не можешь ли ты его опровергнуть?

— Он имеет основание! — отвечал Гамид.

— Чем можешь ты объяснить подобное насилие?

— По-видимому, на меня возвели тяжкое обвинение, — сказал советник Мансура слегка дрожащим голосом, — и я непременно пал бы под его гнетом, если бы сознание исполненного долга не внушало мне мужества и силы! Кадри стремятся к одной цели — всячески упрочить и возвысить могущество вашего величества. Цель эта — двигатель всего, что там происходит. Из нее вытекает и начало возведенного на меня обвинения.

— Говори яснее, Гамид-кади! — сказал великий визирь.

— Воля его величества — для меня закон! — продолжал Гамид-кади. — Невозможно, чтобы установленные на то власти видели и проникали во все опасности, которые угрожают и вредят трону вашего величества! Я далек от того, чтобы обвинять кого-нибудь, напротив, но что совершается тайно, часто ускользает от их взоров. Это очень естественно. Наблюдению за этими тайными кознями против правления и трона вашего величества и посвящены все наши заботы, все наше внимание!

— Какое отношение имеет это предисловие к заключенной девушке? — спросил великий визирь.

— Состоялся заговор потомков дома Абассидов, — отвечал Гамид, нарочно возвысив голос, и с удовольствием заметил, что известие это не осталось без воздействия на опасавшегося за свой трон Абдула-Азиса. — Только в развалинах Кадри знали об этом заговоре, никто больше и не подозревал о нем.

Султан строго и с упреком посмотрел на великого визиря.

— В Скутари жил один старый толкователь Корана по имени Альманзор, — с достоинством продолжал Гамид, — этот Альманзор был потомком Абассидов. Вокруг него собралась толпа бунтовщиков, задавшихся отважной и преступной идеей. Воля и приказание вашего величества заставили меня говорить, да всемилостивейше простит мне ваше величество, если мои слова вам неприятны. Толкователь Корана Альманзор умер или без вести пропал в дороге, сын его был убит в стычке на базаре, а дочь его вместе с документами заключена в тюрьму, чтобы можно было произвести расследование. Вот и весь ход дела. Дочь Альманзора и теперь еще находится в заключении!

Рассказ о происках враждебной ему партии внушил султану страх, а бдительность, о которой говорил Гамид, была принята им одобрительно. Теперь он не желал никакой перемены в принятых мерах. Он дал понять великому визирю свою волю.

— Его величество довольны твоим оправданием, Гамид-кади! — сказал визирь. — Тебе и твоим товарищам предоставляется действовать в том же духе, чтобы всегда иметь бдительное око везде, где только есть опасность для султана и его трона. Его величество милостиво отпускает тебя!

Гамид-кади поклонился султану и великому визирю и в полном сознании своей победы гордо оставил покои султана.

Из дворца он немедленно отправился в развалины Кадри известить Шейха-уль-Ислама о блестящих результатах своих поступков.

В это время в мрачных Чертогах Смерти, в которые не смела проникать никакая власть, совершалась жуткая казнь. Гамид-кади застал еще это новое доказательство ужасного могущества Кадри и злоупотреблений, которые из него проистекали.

Прежде чем стать свидетелями всех этих ужасов, безнаказанно происходивших в Чертогах Смерти, вернемся к Реции и посмотрим, что произошло с ней со времени той страшной ночи, когда грек Лаццаро отвез ее во дворец принцессы, чтобы показать ей, что Сади лежал у ног другой женщины.

Негодяй имел полный успех.

Разбитая душой и телом и до глубины души оскорбленная, она лишилась чувств, убедившись, что грек ее не обманывал, что действительно он, ее Сади, стоял на коленях перед другой женщиной и своими устами касался ее одежды.

Она не могла разглядеть соперницу, покрывало скрывало ее черты. Она знала только, что это была богатая и знатная дама, но все это она припомнила уже у себя в темнице, где она снова очутилась, сама не зная как.

Случилось то, что она считала невозможным, так как до сих пор ни разу еще жало сомнения не прокрадывалось в ее душу, теперь же она своими глазами увидела невероятное.

Покинутая любимым человеком, оставленная всеми, она считала ссбя погибшей. Всю любовь свою сосредоточила она на Сади. Она обожала его, с ним вместе она, не задумавшись, умерла бы: смерть не казалась страшной в его объятиях… А теперь не иллюзией ли оказались все ее надежды?

— Нет, это невозможно! Сади не мог покинуть ее! Она всему поверила бы, только не этому! Неужели же глаза обманули ее? Нет, зорким оком любви она смотрела на своего Сади!

— Но, может быть, какие-нибудь другие, неизвестные ей, отношения существовали между ним и той, перед которой он стоял на коленях? Быть может, он и не нарушал своей клятвы верности? — так говорило сердце благородной женщины, и эта мысль чудесным образом укрепила ее больную, измученную душу.