Другие офицеры с завистью смотрели на них. Даже палач глядел на них, он видел падение не одного любимца, кончавшего жизнь на эшафоте. Вот почему он думал о том, скоро ли придет черед и этим новым любимцам! Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не бывает так близок, как в Турции.
Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, по с юности жил в Константинополе, где прежде был помощником палача.
Теперь уже сам Будимир состарился, но это был все еще сильный и высокий старик солидной наружности, черкесский костюм которого был каким-то театральным.
Его лицо, украшенное седой длинной бородой, было внушительным, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни капли чувства жалости. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.
Между тем Халиль был подведен к эшафоту и передан в руки палача.
Едва палач хотел положить свою жертву, как Халиль лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя.
В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Халиля покатилась…
Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная увиденным зрелищем, и уже совершенно забыв о Халиле…
На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.
XVIII. Привидение во дворце
К числу самых прелестных мест живописных берегов Босфора принадлежит, без сомнения, та часть азиатского берега, на которой стоит дворец Беглербег, называвшийся прежде Хризохером.
Здесь находилась летняя резиденция султана Абдула-Азиса, это был его любимый дворец, доступ в который для европейцев был чрезвычайно затруднителен.
Этот дворец стоит на самом берегу, и его белый блестящий фасад виден издалека. Он самый большой из всех дворцов султана, и еще недавно к нему была сделана огромная пристройка, так что стоимость этого дворца достигала неслыханной суммы.
В нижнем этаже дворца, в который надо пройти через обнесенный стеною двор, живет прислуга и все служащие дворца.
Поднявшись по мраморной, покрытой ковром лестнице на следующий этаж, поражаешься ослепительной восточной роскоши, которая окружает вас.
Лестница освещается через купол, состоящий из красных стекол, распространяющих чрезвычайно приятный свет, перила на лестнице золотые, и вся лестница увита тропическими растениями.
Внутренний двор дворца окружен мраморной решеткой, и на него с одной стороны выходят решетчатые окна гарема, с другой — бесчисленные залы и комнаты султана, превосходящие одна другую роскошью и великолепием. Позади гарема идет великолепный сад.
К воротам дворца подъехала карета с императорскими гербами и, въехав во двор, остановилась у самого подъезда.
Лакеи бросились опустить подножку и отворить дверцы кареты.
Из кареты вышла принцесса Рошана и, не обращая внимания на распростертых перед нею слуг, прошла к лестнице.
На принцессе было роскошное платье, выписанное прямо из Парило, а сверху накинута дорогая шаль.
Вечер уже наступал, а вместе с ним и время визитов и аудиенций. Рошана явилась во дворец своего царственного дяди, чтобы узнать о его здоровье, и в то же время с другою целью, которую мы узнаем впоследствии.
Принадлежа к царствующему дому, Рошана имела свободный доступ в покои султана, и потому она гордо поднялась вверх по ступеням лестницы на второй этаж.
Здесь ее принял гофмаршал и провел в приемную, где она должна была ожидать выхода султана.
В приемной был уже кто-то. Принцесса, казалось, нисколько не была этим удивлена.
Приемная была освещена большой люстрой, вся мебель была обита темно-красной материей.
В отдаленном, темном углу комнаты стоял мрачный и суровый Шейх-уль-Ислам Мансур-эфенди.
Он был одет по-европейски, в черный, доверху застегнутый сюртук и черные панталоны.
Шейх-уль-Ислам казался каким-то мрачным духом, сторожившим каждый шаг султана как представитель пророка, и вследствие этого имел неограниченную власть над всеми старотурками. В доказательство того, что это действительно так, достаточно сказать, что, издавая какое-нибудь постановление, султан для того, чтобы оно имело значение, должен был обращаться к Шейху-уль-Исламу за его подписью и одобрением, тогда как Шейх-уль-Ислам, хотя и должен тоже обращаться к султану за согласием, может обойтись и без него, потому что правоверные мусульмане и без того будут повиноваться его указаниям.
Войдя в приемную, принцесса сейчас же заметила Мансура-эфенди, который с достоинством поклонился ей.
Когда гофмаршал пошел доложить султану о приезде принцессы, та подошла к Мансуру-эфенди.
— Я очень рада, что встречаю тебя здесь, — сказала она вполголоса, — какой результат дали твои усилия?
— Никакого, принцесса! Ты верна нам, но его величество султан чуждается нас, — отвечал Шейх-уль-Ислам.
— Ты в своем усердии видишь все в черном свете! Я думаю, что могущественный повелитель правоверных следует во всем твоим советам.
— Нет, принцесса, ты ошибаешься, я не имею на султана никакого влияния — другой приобрел это влияние!
— Ты намекаешь на султаншу Валиде?