Суматоха в Белом Доме

К счастью, на другой день нас вернули в Вашингтон. Марвин изображал королевское величие и почти не разговаривал со мной. Но я был ему за это благодарен, потому что в первый раз в жизни испытывал прелести похмелья: как будто на меня одновременно навалились грипп, мигрень и еще пара болячек. Когда же перед посадкой в самолет на военно-воздушной базе в Эндрюсе он потребовал от меня изменить свою внешность, я ответил, что ни при каких обстоятельствах не надену отвратительную бороду. И до сих пор бороды вызывают у меня неприятные ассоциации.

Когда я шел по Западному крылу Белого дома, со мной здоровались как с больным, понижая голос и старательно уступая дорогу. Даже полностью поглощенный своими неприятностями, я не мог не обратить на это внимания и удивился. В конце концов, я выполнил президентское задание, хотя и на грани возможного. Не помню уж, как доплелся до своего кабинета. И тут же вошла Барбара.

– Он ждет вас.

В висках стучало. Превозмогая слабость, я направился в Овальный кабинет. Президент был сдержан.

– Добро пожаловать, – коротко проговорил он. – И будьте любезны объяснить вот это!

Телеграмму, которую он протягивал мне, я видел как в тумане. Это был отчет о наших переговорах с кубинцами, подписанный Марвином. Себя он изобразил почти Бенджамином Франклином, зато из меня сделал этакого простака из детской сказки. Увы, из-за дурного самочувствия я не мог даже как следует постоять за себя.

– Черт бы его побрал, – прошептал я.

– Это все, что вы можете сказать? – спросил президент.

– Да здесь сплошная неправда. Он бы отдал им Флориду, если бы они попросили.

– Поэтому вы облевали их новую электростанцию? И, кстати, штаны Кастро тоже? Герб, как вас угораздило?

Я все объяснил как мог, но было ясно, что президент разочарован. Следующие несколько дней я старался не попадаться ему на глаза, надеясь, что его недовольство мной сойдет на нет.

Вся администрация лихорадочно готовила почву для «нормализации». Через неделю после моего бесславного возвращения было назначено совещание в Овальном кабинете. Президент, казалось, был смущен неожиданно бурной реакцией политических кругов.

– Звонил Холт, – сказал он. – Спрашивал, когда «мы собираемся» в Гавану. Петросян бьет копытом, потому что боится, как бы Флорида не стала сданной картой в будущей политической игре. Рейгелат в восторге. Считает, что какая-нибудь из антикастровских группировок обязательно взорвет меня. Напомните, Бэм, – повернулся он к Ллеланду, – как у нас появился Рейгелат.

– Северо-Восток.

– Ах, да. Правильно.

На этом совещании он сообщил нам, что решил не ехать в Гавану и не приглашать Кастро в Вашингтон. Марвин заерзал в кресле и попытался отговорить президента от этого решения.

– Прений не будет, – заявил президент. – Я так решил. Кастро – диктатор, а диктаторы любят парады. Тогда они чувствуют себя законными правителями. Ему не нужно быть признанным Соединенными Штатами Америки, ему надо, чтобы Соединенные Штаты Америки его уважали. Признание он получит, а вот уважения не дождется.

После этого президент высказал пожелание, чтобы я вернулся в Гавану для организации встречи в верхах. Я не поверил своим ушам и при всех спросил, почему он предлагает это именно мне, если учесть неприятности, сопровождавшие мою первую поездку.

Он ответил, что Клэй Кланахан из ЦРУ считает мои «неприятности» хорошо срежиссированной игрой, и ухмыльнулся.

– Марвин был заранее готов согласиться на обмен визитами. А вас никак не удавалось уговорить. Клэй думает, это была очень эффективная комбинация. Ну, – хохотнул он, – я тоже парень не промах.

Вадлоу, сказал я себе, мы уже не в опале. Марвин не скрывал своего недовольства.

Не глядя на него, президент взял настольный атлас и открыл его на Карибских островах. Указкой он провел прямую линию от Ки-Уэста до Гаваны.

– Вот тут, – сказал он, начертив маленький знак «икс». – Восемьдесят два градуса западной долготы. Двадцать три градуса пятьдесят минут северной широты… скажем, двадцать четыре градуса. Как раз посередине. Сообщите Команданте, что я встречусь с ним здесь. – Он сделал пометку карандашом. – С вами будет Лесли Дэч, – добавил он с хитрой улыбкой.

Фили, Марвин, Ллеланд и я обменялись взглядами.

– Вы уверены, что это необходимо? – спросил я.

Но президент только улыбался.

7

Лесли

С нормализацией все ненормально. Серьезные сомнения. Говорил с Джоан по телефону. Самым отвратительным было, когда посольский оператор сказал: «Позвольте напомнить, что линия прослушивается». Джоан расстроилась, узнав, что наш личный разговор слушают коммунисты.

Из дневника. 16 января 1991 года