Сумерки

Разве у нас уже создана демократическая судебная система, свободная от идеологической пелены? Да нет же! Эта система еще номенклатурная. Она обучена не правосудию, а политической конъюнктуре. Смотрите, сколько выносится оправдательных приговоров неофашистам, открыто призывающим к насилию.

Иными словами, структура права, созданная в свое время для нужд и целей большевистского строя, а не общества и экономики, основанных на принципах прав и свобод личности и признания суверенитета частной собственности, остается неизменной. Главная особенность этого права в том, что государство и все органы, институты, организации стоят — и по закону, и на деле — выше личности…»

Не нашла отклика и эта мольба. Думаю, что свою тормозящую роль сыграл здесь президентский аппарат. Интуиция шепчет мне, что Борису Николаевичу просто не показали мои соображения.

А тем временем в мутных водах государственной заводи большевистское лобби в законодательной и исполнительной властях все делало для того, чтобы повторить силовой мятеж, как это случилось в августе 1991 года. Только политические слепцы не хотели замечать этого сползания страны в пропасть. Моя тревога вылилась в новое письмо Ельцину, в котором я в острой форме говорил о сложившейся ситуации, призывал президента сделать кардинальные шаги на пути к демократии. Предложил издать некоторые указы, в частности о земле, судах, частной собственности, конверсии, гарантиях иностранным инвесторам, для чего стряхнуть с плеч реакционную, антиреформистскую силу в виде Советов и назначить новые выборы. В письме я особо подчеркивал, что все эти меры должны быть тщательно обеспечены информационно, а также полностью исключать насилие и кровь.

Эти письма имели своей целью обратить внимание на тот факт, что объединенная номенклатура быстро формирует коррумпированную систему власти, в результате чего и сам президент не один раз оказывался в политической ловушке. В сущности, я считал эти предложения моей программой развития демократии на новом этапе, но она, эта программа, опять оказалась выскочившей из времени. Я не раз вспоминал горькие слова из своей же книги «Предисловие. Обвал. Послесловие» о том, что Россия, возможно, не выдержит испытания свободой, хотя отчаиваться не хотелось.

Мои опасения очевидным образом были подтверждены октябрьскими событиями 1993 года. Я хорошо помню эти дни. В ночь с 3 на 4 октября 1993 года я был за городом. Смотрел новости. Они были нервозными. Чувствовалось: вот-вот произойдет что-то страшное, несуразное. Но что? Никто толком понять не мог. Беснующиеся «трудовики», повышенная агрессивность полупьяной толпы говорили о многом. Мы с сыном Анатолием немедленно поехали в город. Он вел машину. Город был пуст. Ни милиции, ни прохожих. Москва затаилась. Только семафоры «управляли» городом. Позвонил на радиостанцию «Эхо Москвы», дал интервью, сказав, что по городу марширует фашизм во всей его мерзости. Дальнейшие события — атака на «Останкино» и мэрию, подстрекательские речи, зовущие к крови. Особенно пугало бездействие властей. Всякое приходило в голову.

Сейчас немало споров об октябрьских событиях 1993 года. Некоторые «караси-идеалисты» из демократического лагеря считают, что обстрел здания парламента — грязное дело. Конечно, мерзкое. Конечно, надо было искать выход из создавшегося положения без насилия. Все это так. Ну а фашиствующие молодчики, пытавшиеся захватить мэрию, «Останкино» силою оружия, речи и призывы к насильственному свержению власти, кровь невинных людей? Как тут быть? И что должен делать президент в этих условиях? Сочинять трактат о «чистой демократии», целоваться с макашовцами и анпиловцами или защищать еще очень хрупкий конституционный строй в стране?

Эти события привели к определенному зигзагу и в моей жизни. В один из вечеров по домашнему телефону мне позвонил Борис Николаевич и предложил поработать председателем телерадиокомпании «Останкино» и одновременно председателем федеральной службы телерадиовещания в правительстве России на правах министра. «Будете работать, сколько захотите: год, два, три, четыре…» Это произошло

23 декабря 1993 года, после того, как демократы на выборах в Думу потерпели частичное поражение. Я попросил Ельцина дать мне время подумать, а затем зашел к нему и после продолжительного разговора согласился.