Сумерки идолов, или Как философствуют молотом

Моё понятие гения. — Великие люди, как и великие времена, суть взрывчатые вещества, в которых накоплена огромная сила; их предусловием, исторически и физиологически, всегда является то, что на них долго собиралось, накапливалось, сберегалось и сохранялось,^{103} — что подолгу не происходило никаких взрывов. Если напряжение в массах становится слишком велико, то достаточно самого случайного раздражения, чтобы вызвать к жизни «гения», «деяние», великую судьбу. Какое тогда дело до окружения, эпохи, «духа времени», «общественного мнения»! — Возьмём в пример Наполеона. Франция времён революции, и тем более дореволюционная Франция, породила бы тип, противоположный Наполеону; да она и

породила его. И как раз поскольку Наполеон был человеком иного закала, наследником более сильной, продолжительной, старой цивилизации, чем та, что разлетелась во Франции вдребезги, то он и стал здесь властелином, он один был

здесь властелином. Великие люди необходимы, время же их появления случайно; и причина того, что они почти всегда делаются господами над ним, кроется только в том, что они сильнее, старше, что история долго накапливала их. Между гением и его временем такое же отношение, как между сильным и слабым, а также как между старым и молодым: причём время в этом соотношении всегда гораздо моложе, слабее, незрелее, неуверенней, ребячливей. — Что нынче на этот счёт во Франции думают совершенно иначе (в Германии тоже, но это неважно), что теория среды, — вот уж настоящая теория невротиков, — стала там священной и почти научной, так что в неё начинают верить даже среди физиологов, — от этого «неважно пахнет», это наводит на печальные размышления. — В Англии это тоже понимают подобным образом, но на сей счёт никто не станет печалиться. У англичанина есть только два способа разобраться с гением и «великим человеком»: либо демократически на манер Бокля, либо

религиозно на манер Карлейля. — В великих людях и временах заложена чрезвычайная опасность; всевозможное истощение, бесплодие следуют за ними по пятам. Великий человек — это конец; великое время, Ренессанс например, — это конец. Гений неизбежно оказывается расточителем — в творчестве, в поступках: его величие в том, что он расходует себя

... Инстинкт самосохранения словно отброшен; сокрушительный натиск рвущихся наружу сил воспрещает ему всякую такую заботу и осторожность. Это называют «самопожертвованием»; восхваляют в этом его «героизм», его равнодушие к собственному благу, его преданность идее, великому делу, отечеству — а ведь всё это сплошь недоразумения... Он изливается, он льётся через край, он расходует себя, он не щадит себя, — с фатальностью, роковым образом, невольно, как невольно выступает река из своих берегов. Но поскольку таким взрывчатым натурам человечество многим обязано, то за это оно их также и одаряет многим, например: некой высшей моралью... Такова людская благодарность: она неверно истолковывает своих благодетелей.

45^{104}