Но у влиятельного римского сенатора еще было достаточно ума, чтобы помнить, чем он зарабатывает на жизнь. Он не был полным кретином. Так что, согласно установленного протокола, Квинт Фабий Максим лишь сказал громко:
— Вот доказательства нашей доброй воли и любви к великому народу волькианов.
Он щелкнул пальцами, и четверо преторианцев в черных плащах неспешно выбежали вперед, неся тяжелые позвякивающие мешки и рулоны плотно скатанной кожи. Положив их перед царьком, они вернулись на место.
Подарки развернули и мгновенно осмотрели. На лицах свирепых волькианов появилась алчность, когда они увидели, как на землю дождем посыпались серебряные монеты, закатанные в рулоны кожи. Килограмм пятнадцать. Немало, даже слишком много. Война с Карфагеном обходится очень недешево.
Впрочем, римляне никогда особо не церемонились с простодушными варварами. Как только волькиане сыграют свою роль и Рим победит, то варварам будет заявлено, что эти деньги — не подарок, а ссуда на ведение войны. Которую нужно вернуть, с процентами. То есть сумму в два раза больше. И это будет прекрасным поводом, чтобы попытаться захватить земли волькианов и обратить народ в рабство.
А сейчас пусть варвары радуются, как дети. При этом каких-то сто лет назад волькианам было безразлично золото и серебро, старейшины, угадывая зло, порожденные деньгами, запрещали вводить монету как средство платежа, но теперь прогресс здесь двигался семимильными шагами, принося с собой все свои пороки.
— Говори! — отрывисто приказал вождь.
Фабий, в Испании призванный за свою огромную бородавку на лице «Бородавочником», держался уверенно, по крайней мере внешне. Он же принадлежал к сословию патрициев, элите Римской республики, и поэтому его манера держать себя выдавала знатное происхождение. Сенатора нельзя было назвать высоким — его рост недотягивал до 160 см, — но гордая осанка создавала впечатление, как будто он возвышается над окружающими. С таким же успехом Фабий мог бы написать себе огромными буквами на лбу: «Рим».
— Я олицетворяю собой всю мощь и величие римской Республики и народа Рима, — начал он свою речь мягким как шелк голосом, стараясь излучать показное дружелюбие. — В этом году вновь активизировался старый враг, старая угроза как нашей Республике, так и славному народу волькитанов, и главное — нашему общему свободному образу жизни. Жестокий, беспощадный враг, нанесший молниеносный удар, чтобы разорвать наши узы дружбы с вашими мужественными людьми, несущими факел свободы угнетенному народу Иберии! Этот враг не знает жалости, и, если его не остановить, он принесет войну к вратам поселений волькитанов! Но нас не сломить! И вот теперь я стою перед Вами, как посол Рима, полного миролюбия, олицетворяя собой приход новой эры для Иберии. Эры нового расширения, эры процветания. Которая наступит в союзе с Римом. При помощи нашей непобедимой армии и флота, я подарю свободу всем народам Иберии. Эта прекрасная страна превратится в место, где человек сможет жить в мире, свободным и без притеснений, пользуясь надлежащими правами и подчиняясь надлежащим законам. Вы будете в состоянии пить вино — ценою на вес золота; земля превратится в рай, самые лакомые, дорогие кушанья будут ожидать вашего выбора, ваш каприз будет законом, желание — действительностью, слово — могуществом. Наша победа неизбежна! От Вас же я только прошу поддержать нашу борьбу, ведущуюся исключительно в ваших интересах.
Фоном для этой речи стал врыв смеха слушателей. Эти льстивые слова — лживы как собачий скулеж. Не зря говорят бывалые люди: два языка в римской пасти — один медовый, второй смоляной!
Лишь вождь волькианов, услышав такие потоки славословия, стал задумчивым. Владеть собою — вот что завещали ему предки! Не богатством или знатностью, а хладнокровием прославился он среди буйных, быстрых на руку и язык кельтиберийских вождей. В течение двадцати ударов сердца Эндовеллик Темный сидел, глядя на лежащие перед ним богатые дары. А потом задал короткий вопрос.
— Он говорит, что этого мало, чтобы перебить цену карфагенян за ваши головы. Надеюсь, что «вы мне доставите еще в два раза больше»!
— Жадный ублюдок! Вас всех высекут, а потом распнут на крестах, чтобы вы умирали в мучениях очень долго! — стиснув зубы прошипел Фабий, но не решился повысить цену.
Итоговый ответ волькианов, который сразу же стал известен всей Испании, лишил римлян всех прежних удач и безнадежно осрамил их на будущее. Эндовеллик Темный красиво сказал так, соперничая в красноречии с Фабием:
— Нет у вас, римляне, ни стыда, ни совести, если вы уговариваете нас предпочесть вашу дружбу карфагенской! Ведь вы уже предали своих союзников, которые склонились на такие же уговоры, и в вашем предательстве больше жестокости, чем в бешеном гневе врагов, пунийцев. Ищите же себе союзников там, где о гибели Сагунта никто не знает. Для испанцев развалины Сагунта навсегда останутся страшным уроком и грозным предупреждением. Убирайтесь!
Фабий не стал спорить и качать права. Он может и псих, но «в борщ себе не насрет».