Сумерки мира

За вождями и мужчинами располагались юноши-подростки и я, в качестве отрицательного примера для юного поколения, а женщины и дети толпились на почтительном расстоянии. Четверо стариков принялись усердно терзать толстые струны, натянутые на невесть что, и под их рокочущий аккомпанемент на сцену вышел все тот же жрец Нууфис, по самые татуированные уши преисполненный чувства собственного достоинства.

Лицо Нууфиса всегда было разрисовано до полной неузнаваемости, а сегодня он просто превзошел самого себя. Я глядел на него и удивлялся тому, что можно сотворить из обыкновенной человеческой физиономии. Однажды я совершенно случайно увидел жреца без грима – ничего особенного, довольно-таки противный старикашка… А тут…

С полминуты Нууфис плясал нечто ритуальное и даже в некоторой степени воинственное. Он высоко задирал худые старческие ноги, мучаясь одышкой и спотыкаясь, а потом плюхнулся на песок и нараспев принялся сообщать племени о неисчислимых подвигах их замечательного Отца.

Через некоторое время все Бану Ал-Райхан мерно раскачивались из стороны в сторону, изредка хлопая в ладоши, а я прятал усмешку и старался не выделяться.

Сказитель из Нууфиса был никудышный. Ритм он держал из рук вон плохо, импровизировать не умел и зачастую перескакивал с одного на другое, отчего великий Маарх-Харцелл переходил от любви к смертоубийству без особой разницы между первым и вторым.

Мне стало скучно, и я огляделся вокруг. И в это мгновение те, которые Я, приблизились и положили руки мне на плечи.

Если хотите, считайте меня сумасшедшим, но тот, который Буду Я, стоял вместе с остальными. Я наконец нашел его. Или, вернее, это он нашел меня.

Я вскочил на ноги, перепрыгнул через сидящих впереди, вырвал два копья – у вождя Менгира и кузнеца Фаарджа – и ринулся на свою арену.

Нууфис в изумлении поперхнулся, но я не дал ему опомниться. Для начала я исполнил боевой танец «Горный хребет», который обычно танцевали манежные бесы в Согде перед открытием Игр Равноденствия. Правда там он исполнялся с плетеным бичом и трезубцем, но я внес по ходу дела некоторые изменения, а Бану Ал-Райхан не были столь уж строгими ценителями.

Дождавшись восхищенной тишины, я издал дикий визг и скорчил самую ужасающую рожу, на которую был способен. Затем голыми руками сломал толстое древко копья, – собственно, не такое уж и толстое – и подмигнул одному из тех, которые Я.

А он улыбнулся в ответ.

Гнев воспоем Маарх-Харцелла, великого мужа,Грозный, который согдийцам тысячу бедствий наделал;

Многие души могучие славных героев низринулВ самую бездну и самих распростер их в корысть плотояднымПтицам окрестным и псам…

Племя безумно взвыло в экстазе, подбрасывая в воздух все, что только можно было подбросить. Нууфис застыл с открытым ртом, а те, которые Я, уже кружились вокруг меня в бешеном хороводе, и мне оставалось лишь удерживать этот водоворот и самому удерживаться в нем…

Ой ты гой еси, добрый молодец,Богатырь Маарх свет Харцеллушка!

А и ехал он по пустынюшкеНа добром коне неподкованном…

…Женщины перемешались с мужчинами, вожди били в ладоши наравне с подростками, приземистой тушей возвышался за моей спиной храм с дверьми в виде разверстой пасти ужасного монстра, а я плясал, размахивая уцелевшим копьем, плясал в упоении, как некогда на манеже древнего Согда танцевали бесы перед боями, в которых не было, да и не могло быть убитых, – о небо, если бы только такие бои могли случаться на этой несчастной земле!…

Длинных копий частый лесВ клочья мелкие изорвалСемь небесных покрывал.Семистолпный смерч до небес

Над песками Карх-Руфи встал.Уходи, кто пока что цел!Вай, Отец наш, Маарх-Харцелл…

* * *

…На следующее утро я был произведен в ранг помощника жреца Нууфиса. Еще через полгода меня объявили его официальным преемником. Правда, для этого мне пришлось жениться на всех восьми дочерях Нууфиса…

И если вам скажут, что это произошло в течение одной ночи, – плюньте тому в лицо…

6

…Спустя четверть века не было для Девятикратных и Изменчивых места страшнее, чем зловещие пески Карх-Руфи. Те, кто случайно забрел в пустыню и кому удалось вернуться, рассказывали потом не об удушающей жаре и муках жажды, а лопотали нечто бессвязное о раскрашенных демонах в человечьем обличье, об огнедышащем драконе, внутри которого расположилось тайное капище, и о шамане Владыки Тьмы Маарх-Харцелла, который на глазах у пленных вспарывал себе живот, пил расплавленное олово, а потом – целехонек – провожал заикающихся горемык до границ его песчаных владений и любезно приглашал заходить еще.