Сумерки памяти

Я вижу себя. К моему несказанному удивлению — я цыганка. Я танцую на площади, стуча кастаньетами, размахивая пышными яркими юбками и звеня монистами. Пока я танцую, по кругу обступивших меня зевак ходит молодой цыган и собирает деньги, которые ему изредка бросают, а в то же самое время другой более опытный его напарник ходит по внешнему кругу тех же зевак и собирает кошельки, которые плохо привязаны к поясам хозяев. В толпе народа я вижу тебя. Ты молодой, ненамного старше меня, но не цыган, а благородный местный житель. Выражаясь принятым мной условным языком — ты этакий молодой идальго, скучающий от безделья в большом городе и залюбовавшийся на танцующую цыганку. Я пока с тобой не знакома, но ты уже не в первый раз меня видишь, и тебе я чем-то интересна.

Через некоторое время становится понятно, какие же именно интересы ты преследуешь. У одного из твоих богатых родственников во дворце большой прием и тебя посещает фантазия развлечь присутствующих цыганскими песнями и танцами.

Следующая картина застает меня уже в этом дворце. Мы с моими собратьями уходим, заработав хорошие деньги, но по пути к выходу я успеваю стянуть какую-то плохо спрятанную дорогую вещь. Ты в этот момент наблюдаешь за мной из-за угла, но ничего не говоришь, а только смотришь мне вслед.

Вообще надо сказать, что мое воровство в этом цыганском обличии не воспринималось мной как нечто противозаконное. Напротив, я делала это как бы мимоходом, не только не испытывая при этом никаких угрызений совести, но как будто даже наоборот внутренне хваля себя за расторопность и смекалистость. Это воровство было как бы данью моему менталитету и являлось неотъемлемой частью моего характера.

Следующий момент это уже раннее утро. То ли еще не все легли спать, то ли уже наоборот кто-то уже успел встать. Не знаю, вижу только, что место действия этих событий — так называемая территория моего табора. Сквозь туманное утро между повозок пробираешься ты и, спрашивая у то и дело интересующихся твоей персоной цыган, как тебе найти ту цыганку, что танцует на площади, медленно приближаешься к моей кибитке.

Придя к нашему жилищу ты начинаешь стучать по ободу колеса, на что из-за занавески незамедлительно выглядывает моя бабка, и зло спрашивает, кого принесло. Однако узнав, что ты хочешь позвать меня погадать, она улыбается и, тряся головой, снова скрывается за занавеской.

Я, заспанная и лохматая, появляюсь в разрезе грязной тряпки и, видя тебя, широко улыбаюсь белозубым ртом и говорю:

— Ай, кто пожаловал! Судьбу свою хочешь знать?

Я вылезаю из кибитки и, садясь прямо на землю, достаю завязанные в узелок замусоленные карты и начинаю гадать, раскладывая мудреные комбинации на мятом шелковом платке.

Глядя отсюда, я хорошо чувствую, с каким удовольствием я там гадала. Карты там являлись частью моей жизни, причем они сами были для меня одновременно и орудием труда и как бы живым существом, которое предсказывало будущее, не обращая внимания ни на какие условности и обстоятельства. Если я утверждала: «Так карты говорят», то это означало, что я сама может быть и не согласна с их мнением, но они так считают, а значит, так тому и быть.

И вот я разглядываю тебя и гадаю. А надо сказать, что я уже видела тебя и на площади, и во дворце, поэтому отношусь к тебе с особым любопытством и от этого гадаю с интересом. Я кладу на платок очередную карту и говорю:

— Ты будешь много раз на войне. Твоя жизнь пройдет в шатрах на полях сражений. В одном бою тебя сильно ранят. Это будет на той войне, которая сожжет эти земли дотла. Но ты не умрешь, а снова встанешь в строй. Ты доживешь до старости, и умирать будешь в почете, но детей у тебя не будет и провожать тебя в последний путь будут чужие люди. Богат ты будешь всегда, но счастья ты не узнаешь, и это оттого что в тебе живет тоска.

— А что ты мне скажешь о любви и женитьбе? — спрашиваешь ты меня.

Я улыбаясь достаю следующую карту:

— Ты не женишься, — говорю я смеясь, — потому что та, кого ты будешь любить уйдет по своей дальней дороге.

Я достаю очередную карту, потом еще одну, потом еще. Улыбка медленно покидает мое лицо, и я порывистым движением хочу смешать все карты, но ты останавливаешь меня и говоришь:

— Скажи мне правду, что ты увидела?

— Цыганка всегда говорит тебе правду, — заносчиво отвечаю я и начинаю снова и снова тасовать колоду и доставать одни и те же карты.

— Так по какой дороге она уйдет? — переспрашиваешь ты.

Я закусываю губы и, поразмыслив, говорю:

— Судьбы у нас с тобой разные, а карты одинаковые. Сколько ни вытаскиваю, все одно и то же.

— А ты сама-то замуж выйдешь? — спрашиваешь ты.

— А то как же, — смеюсь я в ответ, — ты моего мужа на площади видел и во дворце. Тот в красной рубахе. За него и пойду. Только детей у меня не будет. Карты так говорят.

— Ну что ж, — отвечаешь ты, — мне, пожалуй, пора.

Но я не слышу этих слов, а продолжаю класть карты:

— А мы с тобой еще увидимся, только это будет нескоро. Прямо перед той войной, что испепелит эту землю, я найду тебя сама, и мы встретимся. И потом еще раз в старости. Мы увидим друг друга, но не узнаем.