Сумерки в полдень

«Антон, что же это такое? Почти месяц, а от тебя ни слова, ни весточки. Все получают, от всех приходят письма, только мне ничего. Что с тобой? Почему молчишь? Не хочешь писать? Тогда напиши хоть об этом. По крайней мере, я не буду мучиться, думая дни и ночи, не случилось ли чего-нибудь с тобой. Иногда в голову лезут такие страшные мысли, что хоть бейся о стену, криком кричи. А посоветоваться, поговорить не с кем. Нет ни папы, ни Игоря. А Юлия только злорадствует, говорит, что ты поступаешь по пословице: с глаз долой — из сердца вон, — и советует так же поступить и мне. И ставит в пример Игоря: из Берлина написал, из Женевы — с каждой почтой. Даже ее племянница Елена сумела написать матери два письма — из Берлина и Женевы, причем в одном намекнула, что по пути в Берлин ты много помогал ей, потому что увлекся ею. Я знаю, Елена всегда переоценивала себя, но все же меня этот намек разозлил и обидел. Разозлил тем, что Елена по-своему истолковала твою помощь, в которой ты, наверно, не мог ей отказать, а обидел тем, что ты нашел время и возможность помогать ей, но не нашел ни времени, ни возможности написать мне хотя бы несколько слов. Этого я не понимаю.

Ну ладно, я опять начинаю злиться. Лучше поставить точку, чтобы не сказать лишнего, о чем потом придется жалеть. Буду ждать твоего ответа. Не получу — не стану больше беспокоить.

Твоя Катя».

Антон едва не застонал, кончив читать: куда пропадают его письма? Он написал Кате большое письмо из Берлина, а после поездки в Нюрнберг другое, покороче. И из Лондона написал.

Антон не понимал, не мог понять, почему письма Игоря Ватуева, Елены, других доходили до адресатов, а его нет. Он даже подумал: а не причастна ли к этому злорадствующая Юлия Викторовна? Но тут же отбросил глупое подозрение. Продолжая недоумевать, Антон отложил листок с сердитым и обиженным посланием Кати и вскрыл письмо Петра.

Оно начиналось с обычного «спешу сообщить» и перечисления родных и близких, которые «тоже живы и здоровы», насколько это известно автору по письмам из дому.