Сумерки в полдень

Внизу вдруг раздались звонкие хлопки. Правая, правительственная половина палаты, поднявшись, яростно аплодировала, левая, оппозиционная, продолжала сидеть, демонстративно сложив руки на груди. У стола появился Чемберлен. Окинув совиным взглядом палату, он поклонялся своим сторонникам и опустился на министерскую скамью, поддернув на коленях полосатенькие брюки.

Едва спикер закончил свою скорбно-монотонную речь, премьер-министр вскинул левую руку с вытянутым указательным пальцем и, увидев согласный наклон головы в белом парике, поднялся и встал перед ящиком. Спокойно, медлительно достал из кожаного футляра пенсне, укрепил его на носу и расправил на ящике рукопись. Палата и галереи затихли, и в этой тишине зазвучал знакомый Антону тонкий, визгливый голос.

Чемберлен начал издалека — с конца прошлой войны, оставившей следы тяжелых ран как на лице Европы, так и в душах ее народов. Затем еще более подробно он описал майский кризис этого года, когда Европа вдруг оказалась на грани войны, и рассказал о мерах, на которые пошло правительство его величества, чтобы спасти мир. Тем же бесстрастным тоном поведал он о возрастающем напряжении, о резком обострении отношений между Германией и Чехословакией, об усилиях правительства и своих лично помешать роковому развитию событий. Правые скамьи приветствовали его слова одобрительными криками «Слушайте! Слушайте!» и короткими взрывами аплодисментов. Описывая встречу с Гитлером в Берхтесгадене, он не забыл упомянуть, что это был первый в его жизни полет на самолете, а полет в Кёльн — второй. И справа опять донеслись восхищенные, хотя и приглушенные восклицания: «Браво! Браво!»

— И все эти усилия, — Чемберлен трагически понизил голос и, сняв пенсне, поднял старчески бледное лицо к потолку, — оказались напрасными. Гитлер отверг совместно выработанный план как слишком медлительный и к тому же выдвинул дополнительные условия, которые Чехословакия не пожелала принять. Европа снова оказалась на краю страшной пропасти войны…

Чемберлен опустил голову, словно склонялся перед прахом близкого человека, и замолк. Гнетущая тишина в палате нарушалась лишь сдержанным покашливанием. Фокс толкнул Антона локтем в бок и показал глазами на галерею пэров, где на самом краю первой скамьи сидел Галифакс. Он читал только что врученную ему курьером депешу, и на его костлявом лице с выпирающими скулами и большим носом вдруг появились глубокие морщины — лорд многозначительно улыбался. Галифакс сложил депешу и, сунув в толстый конверт, передал стоявшему рядом курьеру. Через минуту тот уже был внизу и, бесшумно проскользнув к столу, вручил конверт сидевшему крайним на министерской скамье Самуэлю Хору. Тот потянулся за спиной соседей и постучал конвертом по плечу человека со сверкающей лысиной — Джона Саймона. Саймон достал из конверта депешу и дернул за полу пиджака Чемберлена. Продолжая свой трагический монолог, тот рассказывал о том, как обратился к Гитлеру с последней просьбой — решить судетскую проблему путем дальнейших переговоров, гарантируя выполнение Чехословакией немецких требований. Муссолини была направлена просьба принять участие в этих переговорах, и он тут же дал итальянскому послу в Берлине указание попросить Гитлера отложить мобилизацию на двадцать четыре часа (гром аплодисментов с правой стороны).

Саймон сильнее потянул за полу премьер-министра. Чемберлен оглянулся, взял депешу, которую подал ему министр финансов, и начал читать. Хотя, как казалось сверху, листок депеши был исписан не больше чем на треть, премьер изучал его содержание несколько минут. И сотни пар глаз впились в склоненную голову с поредевшими седыми волосами, рассеченными надвое белой линеечкой пробора. Что могла содержать эта депеша? Объявление войны? Весть о нападении на Чехословакию? Или страшное донесение военного командования о том, что армада немецких бомбардировщиков пересекла канал, направляясь к Лондону?

Чемберлен снял пенсне и снова подставил свое бледно-желтое, теперь преобразившееся лицо свету, лившемуся сверху. Страдальческие морщины у рта исчезли, печальные совиные глаза засветились радостью, и даже седые волосы вздыбились хохолком, точно гребешок петуха.

— Я хочу сказать еще кое-что, — проговорил он, будто продолжая прерванную речь: его голос вдруг зазвучал уверенно, молодо, даже весело. — В ответ на мое обращение герр Гитлер только что сообщил, что приглашает меня встретиться с ним завтра утром в Мюнхене (аплодисменты, начавшись на правой стороне, захватили и другие скамьи). Он пригласил также синьора Муссолини и мосье Даладье. Синьор Муссолини принял приглашение, и нет сомнения, что мосье Даладье сделает то же самое. Нет нужды говорить, каким будет мой ответ…

Толстый мужчина, сидевший в третьем ряду за спинами министров, вскочил и заорал:

— Благодарение богу за нашего премьер-министра! Благодарение богу!