Рассуждая о тенденциях современного школьного образования, было бы очень полезно знать, каковы в действительности его результаты, что – в интеллектуальном и нравственном смысле – представляет собой современная молодежь. А добиться достоверности очень и очень непросто: кругозор каждого из нас ограничен, мы видим непосредственно лишь один-два кубика громадной мозаики, и нет никаких доказательств, что общая картина такова же, как и непосредственно данная нам в наблюдении реальность. Исходя из отвлеченных соображений, сегодня мы должны столкнуться с картиной исключительно пестрой (хотя и сама эта пестрота будет казаться нам преувеличенной на фоне прежнего – тоже обманчивого – однообразия) – и это все, что можно воспринимать как надежный факт. Но как раз он и налагает на нас повышенную ответственность: вероятность того, что каждый конкретный фрагмент отражает общие тенденции, сравнительно невелика. Добавим от себя, что, если бы мне было позволено экстраполировать таким образом личный педагогический опыт, пришлось бы заключить, что уровень образования существенно вырос; одна из лучших гимназий Москвы доверяет мне прекрасных учеников для написания исследовательских работ на гуманитарные темы, и среди этих юношей и девушек уже не один раз встречались те, кому можно смело предсказать большое научное будущее.
Тут поправка напрашивается сама собой, и вывод приходится делать более скромный: во-первых, у нас есть талантливая молодежь, и ее не так мало, во-вторых, у нее появились серьезные образовательные возможности, которых раньше не было. Примерно такую же картину я вижу и в моральном отношении: компьютер и прочие соблазны современной цивилизации не развратили тех мальчиков и девочек, с которыми приходится общаться мне, – это касается отношения и к деньгам, и к сексу, и к общению со старшими. Наоборот: тип, который я склонен считать русским национальным достоянием, – глубина содержания при большой застенчивости и плохой способности свое содержание выразить и донести до окружающих – встречается нередко, иногда в очень ярких формах. Понятно, что и здесь мои наблюдения придется корректировать уже исходя из отвлеченных соображений – если количество соблазнов неимоверно возросло, должны же были найтись люди, которые им поддались! Впрочем, – заметим на полях, – этих людей довольно во всех поколениях.
Самое яркое расхождение между теми школьниками и студентами, с которыми мне приходится общаться, и тем, что я знаю, напр., о молодежи второй половины XIX в. – широко распространенное у нынешних отсутствие общественного темперамента, желание жить своей жизнью и строить свою жизнь, не претендуя на то, чтобы навязывать свою волю обществу (или, если угодно, усовершенствовать общество), социальный конформизм и индивидуализм. Но – учитывая наш печальный исторический опыт – я в этом вижу исключительно достоинство, да и – безо всякого исторического опыта – религия, научное творчество, поэзия, любовь, да и просто жизнь ради жизни представляются мне гораздо более привлекательными, нежели общественное служение.
Потому необходимо найти точку зрения, которая давала бы – пусть несовершенный и ограниченный – доступ к картине во всей ее полноте. А этих точек зрения и теоретически не так много. Кто может объективно оценивать результаты нашей школы? Ее самооценке мы имеем все основания не доверять. Принимающие вступительные экзамены могут видеть картину по своим предметам (у них есть некоторые основания считать ее достоверной, поскольку предметы для сдачи выбирают сами абитуриенты, и можно анализировать ту сферу преподавания, которая регулируется сознательным интересом). Но в абитуриенте трудно распознать, что от школы, а что от репетитора, да и то, что спрашивается, далеко (вузовские преподаватели постарались) от изучаемого в школе. Есть еще один нюанс, который мешает видеть как раз достижения последнего времени, не входящие в общую программу, – спрашивать о них нельзя, проявить их абитуриенту негде. Так что картина, которую видят вузы, может быть принята только после тщательного анализа и с большими поправками. Конечно, когда введут ЕГЭ, у нас исчезнет последняя возможность хоть как-то судить о том, что происходит в школе (другой вопрос – нужна она нам или нет? – тоже не праздный).