- Когда надо сделать что-то незаконное с целью получить выгоду, это по сути та же деловая практика с принятыми в определенных кругах расценками. Хоть за кражу, хоть за убийство.
- Тоже верно.
- Больше всего люди готовы платить за справедливость. Если у тебя обесчестили дочь, сколько ты готова будешь заплатить? Если убили члена семьи? За справедливость люди готовы заплатить больше, чем у них есть. Какие могут быть расценки для человека, который жаждет мести? Его потеря бесценна. Здесь нет ни принятых расценок, ни деловой практики. Знала бы ты, какие кошельки небрежно бросают на стол почтенные отцы семейств, которые только что торговались за каждый дукат, когда продавали пшеницу.
- Я сталкивалась с этим. Мой первый муж был профосом. Он как раз занимался установлением справедливости. Но обычно он делал это за жалование.
- На втором месте после справедливости – репутация, - продолжил Кокки, - Иногда надо встречать гостей. Когда к нам приезжают за справедливостью из Милана или Рима. Или из Мюнхена. Знаешь, что такое фемический суд?
- Знаю. У меня отец был судьей, а муж исполнял приговоры. Но сейчас фемические суды не в ходу.
- Иногда Генуя может выдать своих. Когда преступление достаточно скверное и доказательства достаточно убедительные. А может и не выдать. Когда слово одного человека надо взвесить против слова другого человека, слова генуэзца весят больше. Если, конечно, он сам их не обесценит.
- У вас есть какой-то неофициальный суд?
- Нет. Это делается по-другому. Понимаешь, собственная армия или собственные решатели вопросов есть только у верхушки общества. Когда мирного человека обидели, он идет к своему покровителю. К тому покровителю, которому платит за защиту. Не всегда он имеет какой-то официальный статус. Часто их приглашают крестить детей.
- Представляю, о чем ты.
- Если маленький человек вел себя хорошо и просит крестного отца с уважением, тот берется ему помочь. Но глава семьи не будет лично решать вопросы. Если надо просто кого-то побить или напугать, пришлет слуг. Если убить, - у каждой значимой семьи есть свои мастера. Найти воров он попросит Фабио Моралью. Насчет выкупа краденого отправит к сестричке Кармине, насчет переговоров с французами попросит помочь, например, шотландца Маккинли. Но иногда приходится копаться в грязи. Бывает такая грязь, в которой не должны копаться даже верные слуги, явно связанные с семьей. Тогда уважаемые люди просят разобраться кого-то постороннего, вроде меня, Лиса Маттео или братьев Барбари.
- То есть, тебя уважают и ценят.
- Конечно. От того, что сделаю я, зависит их репутация в глазах им подобных. Ошибка может стоить мне жизни, а им позора на всю семью и разрыва отношений с деловыми партнерами.
- Тогда почему ты все бросил?
- Однажды я наступил на хвост одной банде. Они пришли ко мне домой, меня самого убить не смогли, но убили жену и детей.
Марта вздрогнула.
- Я знал, что их много, и в считанные дни меня ударят в толпе ножом в спину или застрелят из засады. Я занял много денег. Все знали, что я человек обеспеченный, честный и в высшей степени кредитоспособный. Я назначил награды за их головы. Большие награды. Через три дня банды не стало, а мне принесли тридцать девять голов. Против них ополчились все. Портовые, Северные, монегаски, неаполитанцы, миланцы, сицилийцы.
- А городская стража куда смотрела?
- Стража куда надо смотрела, особенно в воротах. Пабло Публикани, начальник над восточными воротами, принес две головы, и Фабио Моралья одну, которая стоила двух.
- И что, каждый купец у вас может просто за деньги убрать всю банду?
- Теперь нет. Они договорились, что не будут начинать войну друг с другом на уничтожение за деньги «простаков», как они говорят. Меня хотели порешить в назидание, чтобы больше никто так не делал. Но мои кредиторы, а я специально занимал у авторитетных людей, недвусмысленно намекнули, что хотят меня видеть живым и платежеспособным.
- Тебя заставили уйти, или тебе самому надоело?
- Мне пришлось пойти на уступки, чтобы остальные банды не потеряли лицо. Мы сошлись на том, что я буду отказывать всем, кроме Восьми Семей и самых безумных богачей. Я только попросил, чтобы слух пошел, будто я добровольно отошел от дел.
- Для Восьми Семей исключение?
- В Генуе никто не смеет требовать от людей, чтобы они не сотрудничали со старшими семьями. Слух о том, что кто-то маленький и незначимый решает, кому можно, а кому нельзя работать с Восемью, стал бы смертельным оскорблением для Восьми.
- Разве школой фехтования можно зарабатывать столько же, сколько правосудием?
- Иногда я делаю какую-нибудь работу для Дориа или Спинолы. Иногда могу вписаться за друзей, но это не считается как «дела». Многим я до сих пор поперек горла. Здесь никто ничего не забывает и не прощает.
Глава 14. 9 декабря. Как зайти на плечах.