Суперагент Сталина. Тринадцать жизней разведчика-нелегала

В Москве Теодоро Кастро встретился на прежней конспиративной квартире с заместителем начальника внешней разведки Александром Коротковым. Он сообщил Теодоро о принятом положительном решении в отношении создания новой фирмы «Италтур», но с одним условием — выйти из учредительного состава экспортно-импортной компании «Тико».

— Это необходимо сделать, чтобы ты не сидел на трех стульях сразу: на двух — коммерческих и на третьем — разведывательном, — пояснил Коротков. — Ты не должен, Иосиф, растрачивать свои силы, заботы и здоровье только на своем прикрытии. Переключайся теперь на Югославию с выходом на ее правительственные круги.

Теодоро кисло взглянул на Александра Михайловича и нарочито будничным тоном произнес:

— Я не совсем понимаю, во имя чего я должен искать выходы на правительственные круги? Хотя для меня это и не составляет особого труда, но я должен знать цель моих усилий.

— Сейчас я объясню тебе это, Иосиф, — отозвался Коротков. — Но прежде чем это сделать, хочу предупредить: в нашей переписке Югославия не будет больше называться страной «клики». Отныне она — страна «Нерона». А «Нерон» — это маршал Иосип Броз Тито, с которым я был знаком лично. В годы войны я неоднократно встречался с ним в зоне действий югославских партизан. Я тогда передавал ему различные директивы Ставки Главного командования. А теперь… — Александр Михайлович замялся, сделал паузу, потом добавил: — Строго между нами, отношения с Югославией окончательно подпорчены, и нам дали указание активнее работать по стране «Нерона».

— Но вы же, Александр Михайлович, говорили мне, что по странам народной демократии советская разведка не работает.

— Да, я говорил это, — грустно улыбнулся Коротков. — Но не зря говорят, что все течет, все изменяется. Югославия теперь совершенно другая страна. Когда ты с Луизой находился в Москве, уже тогда советско-югославские отношения были обострены до предела, но это держалось тогда в большой тайне. А началось все с разногласий о подготовленном в Белграде без ведома нашего вождя проекте федерации Югославии с Албанией. Товарищ Сталин, стремясь сплотить страны социализма в единую цепь, был против такого проекта. Чашу его терпения переполнил отказ югославской компартии от участия в работе совещания Информбюро в Бухаресте. После этого началась открытая и жесточайшая критика маршала Тито за неуважение к СССР, за пренебрежение к обязательствам строить социализм, за его буржуазные наклонности к американским виски, золотым и бриллиантовым побрякушкам…

Теодоро усмехнулся и нетерпеливо спросил:

— Но разве за любовь к виски и к побрякушкам стоило подвергать убийственной критике такого известного человека, каким является маршал Тито?

Короткову это замечание не понравилось, он махнул рукой и заговорил рассерженным голосом:

— Если бы только за это? Тито начал реставрировать в своей стране капитализм и отвергать советскую модель построения социализма. Гестаповскими методами он стал громить компартию и исключил из нее более двух третей честных и преданных ей коммунистов. Многие из них вынесли на своих плечах тяжесть борьбы с фашистскими оккупантами, прошли через жернова гитлеровских концлагерей, и вдруг они стали неугодными ему людьми… Сейчас с территории Югославии льется рекой антисоветизм и антикоммунизм. И разве не обидно нам, что это исходит не от какого-то там рядового клерка-антикоммуниста или троцкиста, а из уст крупного государственного деятеля международного масштаба, в прошлом известного коминтерновца, прославленного борца с фашизмом и, главное, лидера «Союза коммунистов»…

Теодоро слушал Короткова с большим интересом, но все же не верил тому, в чем обвиняли в Советском Союзе главу югославского государства.

— Но самое опасное, — продолжил Коротков, — заключается в том, что Тито, расшатывая социалистическую систему в целом, тем самым показывает преступный пример другим странам народной демократии, что они тоже могут вести себя так развязно и независимо от Советского Союза…

— Так это вполне естественное желание и право любого самостоятельного государства, будь оно европейское или азиатское.

Однако Коротков не придал значения реплике Теодоро Кастро, он лишь кисло взглянул на него и продолжал убеждать, что маршал Тито — идеологический перевертыш и только поэтому Сталин на одном из закрытых заседаний в Кремле обронил фразу о том, что стоит ему пошевелить мизинцем и Тито не будет больше на этом свете.

— Мамма мия! — вырвалось у Теодоро.

— А причем тут «мамма мия», если Тито — перебежчик из социалистического лагеря в лагерь империализма? И, как пишут в газетах, предатель, оказавшийся англо-американским шпионом…

— Я не ослышался, вы сказали, он шпион? Доказательства этому есть?