Супостат

– Это будет разумно, – поддержал супругу Ардашев. – А пока суд да дело, предлагаю выпить по рюмке коньяку в моем кабинете. Если вы не возражаете, я покажу вам несколько весьма раритетных изданий.

– Был бы вам весьма признателен, – вежливо склонив голову, согласился полицейский.

Водитель таксомотора оказался метеором. Едва действительный статский советник успел отдать должное прекрасному греческому коньяку и подержать в руках прижизненное издание А.С. Пушкина «Руслан и Людмила», как в дверь позвонили, и Вероника Альбертовна сообщила, что машина уже подана.

Одевшись, Филиппов (слава Богу, что Варвара вовремя заметила спящего кота в шапке гостя и устранила это безобразие) любезно попрощался с хозяйкой и в сопровождении Ардашева – и на радость котам! – вышел на лестницу.

– А вы – очень интересный собеседник, – выговорил гость, спускаясь по ступенькам. – Поверьте, я искренне рад знакомству.

– Взаимно, – улыбнулся дипломат. – Очень надеюсь, что ужин у Кюба состоится на следующей неделе.

– Ох, Клим Пантелеевич, хорошо бы! – подходя к машине, проговорил начальник столичного сыска. – Честь имею!

– Честь имею, Владимир Гаврилович!

Черный Fiat Zero грозно проревел и, словно демон, унес полицейского в неизвестность.

Над столицей империи склонилось хмурое небо, дул ветер и падал мокрый снег.

Флюгер на соседнем доме сломался. Он вздрагивал и бился на месте, точно слепой голубь, не понимающий, куда лететь. Ему в тон поскрипывал фонарь. Сквозь липкую, летящую сверху массу лампа бросала узкий конус света на часть улицы и на человека, молчаливо взирающего на редкие звезды.

Ардашев, как в детстве, когда его учил этому отец, пытался отыскать на необъятном пространстве Большую Медведицу и Полярную звезду, но ничего не получалось. Эти далекие небесные тела то появлялись неожиданно, то гасли, как свечи, накрытые сырым покрывалом петроградской ночи. Статский советник потянул на себя дверь и исчез в парадном.

20

Роковой журфикс

«С некоторых пор я не люблю людей. Откровенно говоря, я и сам не помню, когда во мне зародилась эта неприязнь. Наверное, давно. Только не надо думать, что я всегда был мизантропом. Нет, еще десять лет назад я с удовольствием брал в руки гитару и, пройдя по грифу нежным перебором, под одобрительные возгласы гостей затягивал «Пару гнедых» – известный романс на стихи Апухтина. Я пел про хозяйку, которая «в старинные годы много хозяев имела сама», про грека из Афин и жида из Варшавы, про юного корнета и седого генерала, про всех любовников, засыпавших на пышной груди той метрессы.

Ужель я мог тогда помыслить, что больше никогда не буду воспевать «останки блудницы»? Это теперь мне ясно, что героиня романса – грязная потаскуха и что конец ее вполне закономерен. А тогда об этом я и не задумывался. Надо сказать, что старушенции еще крупно повезло – она отошла в мир иной тихо, своей смертью, может быть, даже и во сне. А попадись она мне – не извольте беспокоиться! – вмиг перерезал бы опасной бритвой ее дряблую аорточку.

Но, впрочем, я отвлекся.