– Так лучше прежде всего именно для тебя, дружок! – Он поцеловал ее в макушку. – Вряд ли я могу теперь тебе чем-то помочь, а вносить сумятицу и раздвоенность в твою душу не желаю. Если захочешь, сама все решишь. А я, если жив буду, всегда примчусь к тебе по первому зову. Теперь, в век прогресса, это быстро!
– Так ты надолго? Но как же твои больные, твои пациенты?
– Ничего, слава богу, не в Тмутаракани живем, в столице. И без меня здесь много хороших лекарей!
Оля понимала, что отец для себя все давно решил и, видимо, уже списался с Трофимовым. Но как она будет теперь одинока!
Через месяц она провожала Николая Алексеевича в порту. Доктор долго махал платком с палубы парохода. Оля все пыталась его разглядеть, но фигура становилась все меньше, а контуры корабля – все более расплывчатыми. В душе стало пусто и холодно. Она поехала на извозчике домой, но по дороге передумала и завернула к Агриппине Марковне. Более не существовало для нее на свете души, к которой можно прислониться.
Часть вторая
Глава 25
Иван Пепелищев, посвистывая, легкой походкой вышел из редакции. Что ж, очерк хорош, может, даже очень хорош. Завтра уже выйдет, будут читать и почти наверняка хвалить. Последнее время у него вообще все чаще получалось задуманное, перо становилось все легче, все острее. Однако отчего-то не наступало радостного спокойствия человека, нашедшего себя. Постоянная внутренняя неудовлетворенность изъедала душу литератора. Хотелось большего. Невероятной славы, грандиозного успеха. Узнавания на улицах. Отчего все это присутствует, и даже с избытком, в жизни Извекова? Пепелищев притормозил, перешел на спокойный шаг и повернул с Литейного проспекта на Невский. Навстречу катила разношерстная столичная толпа. Мчались лихачи, трусили извозчики. Медленно проползли голубые вагоны конки, щедро увешанные пассажирами. Звякнул колокол, конка остановилась. Иван, сам от себя этого не ожидая, вдруг оказался рядом с кондуктором и протянул ему три копейки. Сев на лавку, он стал разглядывать пассажиров, полагая подглядеть интересный типаж, характер, физиономию. Работники, курсистки, студенты, прислуга, старые и молодые, веселые и унылые, гомон, разговоры. Мимо пробегал нарядный шумный многоликий Невский. Бесчисленные магазины, гостиницы, рестораны, конторы банков и страховых обществ, вывески, реклама, приказчики, дворники, городовые. Бог ты мой, что бы подумал царь Петр, ежели бы смог сойти с могучего постамента и глянуть на свое детище хоть одним глазком? Нет, не получится из нас Европы! Какой-то дух азиатчины присутствует во всем! Почему-то от своих мыслей Пепелищев пришел в еще большее раздражение. Отчего, неужто вид суетливого Невского поверг его в ипохондрию? Отнюдь! Иван признался себе, что не это его гложет, а зависть, обычная, банальная зависть к удачливому товарищу. Неприятно завидовать и сознавать это. Но как можно спокойно перенести чужую удачу? Что такое его романы? Пустота, морализаторство, пошлость, безвкусие! Но публике нравится, книги идут нарасхват! А вот он, Пепелищев, вынашивает каждую мысль, каждое слово, и что в итоге? Небольшая кучка ценителей словесности почмокает языком, мол, да, хорошо, талантливо написано, но сложно, не всякому понятно. Пробовал и Иван дерзать на поприще дешевой бульварной литературы. Куда там, не идет сюжет, не придумать глупостей о неразделенной любви или страшных убийствах!
Кстати, о любви. Подумать только, и тут Вениамину удача в руки! Жениться на звезде! Слыть добродетельным семьянином, на самом деле являясь любителем юбок и горьким пьяницей! И второй раз жениться столь удачно! Милая девушка, юный цветок! Пепелищева потрясла невеста на свадьбе. Таких счастливых и любящих глаз он не видел никогда в жизни!
При мысли о госпоже Извековой Пепелищев даже заулыбался про себя. Она притягивала его, он часто думал о ней, а в последнее время эти мысли стали неотступными. Неужели она и впрямь столь добродетельна? Не может быть, чтобы после нескольких лет замужества за Вениамином, узнав темные стороны его существа, она не померкла душой! Пепелищев частенько захаживал к Извековым и всегда исподволь наблюдал за супругами. Он видел, как потихоньку потухали Олины глаза, как уходили из них восторг и чувственность. Он ждал, ждал своего часа, караулил ослабевшую жертву. Настанет миг, и он подхватит ее, обессилевшую и не способную к сопротивлению, утащит в свой уголок и насладится ею. И тогда наступит миг великого торжества. Олимпийский бог получит ветвистые рога! Смешон же он будет в своем мнимом величии!
Кондуктор ударил в колокол, остановка. Народ шумно задвигался. Пепелищева грубо пихнули локтем. Это вывело его из приятной задумчивости. Он решил, что отдал дань дешевому демократизму, спустился по лесенке империала, огляделся вокруг и кликнул извозчика. Теперь путь его лежал на Каменноостровский проспект.