– Теперь я понимаю, почему вы в последнее время так холодны ко мне. Если я оскорбил вас в ту ночь, умоляю меня простить. Вы правы… правы… я действительно не помню подробностей того, что случилось в ту ночь. – Он проглотил горькую желчь, поднявшуюся к горлу, и храбро продолжал: – Но я даю слово… даю слово, Оливия, что вы видите перед собой другого человека. Исправившегося. Я навсегда отказался от пьянства и в рот не возьму не только крепких напитков, но вина и даже эля. Если у меня не было веских причин остановиться, вы только что дали мне таковую.
Но она по-прежнему на него не смотрела и, подстегнув лошадь, выехала на пастбище, в дальнем конце которого белели развалины древней римской каменной ограды.
– Я вам не верю, лорд Хок. Ваша неспособность подняться с кровати до полудня указывает на застарелую привычку проводить за бутылкой целые ночи, хотя, возможно, и этого вы не помните.
Он догнал ее и поехал рядом, так что их колени то и дело сталкивались.
– Сегодня я встал до полудня. Кроме того, моя бессонница не имеет ничего общего с пьянством. – Хотя их спор принял опасный оборот и она могла спросить, почему же Невилл не спит по ночам, он вынудил себя продолжать: – Вот уже несколько лет, как у меня эта бессонница. Независимо оттого, пью я или нет, сон отказывается ко мне приходить.
Наконец она повернулась к нему, и оказалось, что глаза ее приобрели оттенок изумруда.
– Почему?
Не об этом хотел поговорить Невилл. Совсем не об этом. К несчастью, возможности избежать расспросов у него не было: уж очень пристально смотрела на него Оливия.
Его спасло старое военное правило: когда отступление невозможно, лучшая защита – нападение. Он атакует ее правдой или по крайней мере чем-то вроде правды.
Невилл отвел взгляд и, когда молчание стало почти невыносимым, коротко ответил:
– Меня преследует пережитое на войне. «Меня изводят угрызения совести».
– Понимаю… – Она немного поразмыслила. – Я так и думала, что ваша бессонница каким-то образом связана с войной.
Они остановили лошадь на поросшей вереском лужайке, и Невилл снова посмотрел в глаза Оливии. Теперь выражение ее лица не было таким осуждающим, а между бровями залегла маленькая морщинка.
– Я не люблю говорить об этом, – продолжал он. – Уверен, что вы поймете.
Она кивнула, но не сводила с него глаз, и, как ни странно, это казалось более интимной лаской, чем все то, что было между ними. Даже поцелуи бледнели перед этим прямым, испытующим взглядом.
– Возможно, – сказала она просто и прямо, – возможно, вам станет легче, если поговорите с другими о тревожащих вас воспоминаниях.
На лбу Невилла выступила тонкая пленка пота. Поговорить? О его роковой неудачливости и последующей гибели многих товарищей? Сама мысль о том, что она когда-нибудь узнает правду о нем, превращала кровь Невилла в лед.
– Не стоит. – Его ответ прозвучал слишком резко. И слишком поспешно.
– Да, но, возможно, именно поэтому вы столько пьете…
Он развернул лошадь и стал взбираться на холм, не дав ей закончить фразу.
– Если хотите увидеть все поместье до того, как соберутся тучи, нам нужно спешить.
Оливия смотрела ему вслед, немного ошеломленная столь неожиданной грубостью. Впрочем, и она была невежлива, осуждая его непристойное поведение. А вдруг он действительно ничего не помнит? Очевидно, нет, потому что был искренне шокирован, узнав обо всем. А теперь расстроила его еще больше своими расспросами о бессоннице и военных воспоминаниях. Конечно, он считает подобные вещи признаком слабости. Но она так не думала. Все утверждали, что под Линьи произошла кровавая бойня. Слишком много солдат не вернулось. Слишком многие стали калеками.
Она пришпорила лошадь, не сводя глаз с широких плеч скачущего впереди Невилла. Ей стало немного стыдно. Возможно, она слишком строга к нему. Может, следовало бы быть помягче, учитывая, что ему пришлось вынести.
И хотя это нехорошо, но она желала узнать больше о его ночных кошмарах.
Раздумывая об этом, Оливия продолжала подниматься по холму. Если он поговорит с ней, ему станет легче. Если бы он мог поплакать…
Но она тут же прогнала эту мысль. Но, как многие женщины, знала, какое облегчение могут принести слезы…
На вершине холма он слегка повернулся проверить, едет ли она за ним. Она сразу увидела, что Невилл взял себя в руки, загнал вглубь болезненные эмоции и скрыл их под привычной маской высокомерия. Несмотря на все, что она о нем знала, это что-то затронуло в ее сердце. Затронуло то, что, как она знала, грозило опасностью.
– О нет! – простонала она, убирая влажный локон, прилипший к мокрому лбу. Мало того, что она находит его физически привлекательным и опасно интригующим.
Но и его явная уязвимость может стать фатальной для ее спокойствия и сдержанности. Какими бы ни были его доводы, – напомнила она себе, – он все-таки пьяница. Какими бы тяжелыми ни были раны, он слишком похож на ее отца. Пользуясь славой героя, он так хорошо играл роль повесы. Повеса, распутник, волокита… он не ищет жену, а если бы и искал, это не тот брак, в котором она может найти счастье.