Суровая путина

Дверь хаты не переставала скрипеть. Черный, как угольщик, с нависшими на мрачно поблескивающие глаза лохматыми волосами присел у стола Сазон Голубов. Широкая, заскорузлая от пота и смолы, рубаха вздувалась на нем парусом, такие же широкие, с неровными изорванными штанинами, шаровары сползали до землисто-черных, изрезанных ракушками ступней. Голубоглазый, с кротким веснушчатым лицом, топтался у двери, смущенно теребя картуз, сын убитого Шаровым Ефрема Чеборцова, Максим.

Иван Землянухин, Василий Байдин, Лука Крыльщиков, все, кого знал Аниська, как неугомонных скитальцев по заповедным подам, отдававших прасолам свои силы и удаль, толпились теперь перед его отцом, заявляя о своей готовности работать в новой ватаге.

Напирая на Егора могучей грудью, хрипел Сазон Голубов:

— Егор Лекееич, ничего у меня нету. Одни руки. С тем и заявился к тебе. Хорошие руки, побей бог. Что хочешь ими сделаю, приказывай.

Голубов уже был под хмельком.

Егор строго оглядел ватагу.

— Вот что, ребята, — сказал он. — Уговор у нас такой: не давать пихре ни копейки. Лучше будем драться до последнего, а Шарову не уступим!

— С бою орыбалим. Под перекрестным огнем скрутим, а им, шкуродерам, — ни копейки! — загремели Кобцы.

Егор удовлетворенно улыбнулся, подозвал Аниську и Ваську.

— Вот что, хлопцы. Берите-ка Панфилову кайку [22]и подбирайтесь до шпиля, что под Средним кутом. На вечерок чтоб там в аккурат были. Твое дело, Анисим, за кордонами следить и за Малым гирлом, да не так, как в Дрыгино следил.

Аниська покраснел.

— Не ко времени, папаня, вспомнил.

— Ладно. К самой полуночке, чтоб все выследили и, ежели не будет никого, запалите костер — свечку на самом шпиле, да чтоб вас не заприметили. Не будь разиней. До шпиля хоть под водой догребитесь, а свечку поставьте. А ежели заварушка какая в Среднем, а либо пихра вылупится, две свечки запаливайте и плывите прямо на Чулек. Мы вас там встретим. Да Панфила слушайте, он с вами поедет. С богом, ребята!

Аниська и Васька вышли во двор.

— Ну и задал папаня жару. Чтоб под самым носом у пихряков проехать и не быть замеченным, — озабоченно сказал Аниська.

— Да, задача добрая, да как ее решить? Сам антихрист мозги сломит, — согласился Васька и схватился за живот.

— Ты чего скрючился? — спросил Аниська.

— Живот болит.

— Струсил?

Ничего не струсил. По моему, в обход плыть надобно, не иначе, — с деланной храбростью предложил Васька.

Аниська издевательски сощурился.

— Это куда же в обход? По воздуху, что ли?

Глаза его лукаво заискрились. Хлопнув друга по плечу, он побежал в хату. Не успел поразмыслить Васька о своей нелегкой участи, — Аниська вернулся, поддерживая руками оттопыренный живот:

— Ходи за мной, — приказал он.

Друзья вошли в камышовую закуту. Аниська сбросил рубаху, подсучил штаны, влез с головой в широченную материнскую юбку. Пропахшая нафталином кашемировая кофта туго обтянула его крепкие плечи, предупреждающе треснула в подмышках. Аниська повязался платком, игриво повел глазами.

— Ну, как?

Васька хохотал.

— Анися, в аккурат баба, ей-богу! Не отличишь.

Набивая пазуху тряпьем, Аниська советовал:

— Ты только голос меняй. Сейчас Панфил с каюком подвалит. Он и тебе такую амуницию подвезет. Вот навроде баб и прошмыгнем через куты. А Панфил, так и быть, за мужика останется.

Через полчаса Панфил и переодетые разведчики отчаливали от хутора. Егор, довольный выдумкой сына, стоял на берегу, тихо посмеивался, а подвыпившие Кобцы подхихикивали жеманно сидевшим на каюке «молодухам».

— И додумались же хлопцы, — ласково бормотал Егор, с трудом узнавая сына в сидевшей на корме красивой бабе.

23

Уже вечерело, когда разведчики выбрались в Дрыгино. Наперекор Панфилу и Ваське, Аниська правил прямо к хате кордонников.

Панфил изо всех сил налегал на весла. Аниська не сводил с кордона зоркого взгляда.

Храня осторожное молчание, рыбаки держались середины затона. Хатка кордонников медленно проплывала мимо. У самого берега оранжево сверкал огонь, у таганка мирно сидели казаки. Неслышное воздушное течение несло аппетитный запах разваренной с рыбьими потрохами каши. У дверных наличников, под застрехой, торчали тополевые кудрявые ветки. На крылечке, на привядшем травяном настиле, руку наотмашь, лежал пьяный казак.

— А вахмистра не видать, — тихо заметил Панфил, — наверняка в хутор удрал. Везет же нам, ребята, нонче.

Заметив разведчиков, пихрецы столпились у берега, у гончих лодок.

Аниська сразу узнал Мигулина, его пшеничный чуб, красиво изогнутые усы.

Приставив к глазам бинокль, Мигулин за кричал зычным озорным тенорком:

— Кахи! А-ха! Бабоньки! Подвертывай под свежую ушицу… Гей!

— Спасибо, миленькие, до своей поспешаем! — по бабьи голосисто отозвался Аниська и, выставив набитый тряпками бюст, игриво помахал рукой.

— Ай да, чернявая! — наперебой закричали кордонники. — Откуда, любушка? С какого хутора?

— С Обуховки! — пискнул Аниська.

— Чего же ты, станишник, с ними, двумя будешь делать? Оставь нам на ночку хоть ту, рыженькую, — просили пихрецы Панфила.

Васька закрывался платком, фыркал, сдерживая смех.