Суровая путина

Федора изредка присаживалась на завалинку, отдыхала, то грустно, то радостно щурясь на солнце.

9

На другой день после хуторского сбора Григорий Леденцов уехал в город. Провожая его на станцию, Осип Васильевич стоял на веранде без шапки, просил:

— Гришенька, уж ты постарайся. Разузнай все аккуратно. А, главное, насчет правительства…

Утро было сырое, холодное. Мелкий косой дождь кропил унылую землю. Низовка не унималась третий день, гнала с моря свинцовые тучи.

Вечером к прасолу пришли старик Леденцов и атаман Баранов. Гости были трезвы и сидели в подавленном молчании.

Осип Васильевич за последние дни совсем похудел, осунулся. Люстриновая жилетка морщилась на его животе, сизая бородка растрепалась, походила на реденькую, ощипанную щетку.

Прасол пил чай стакан за стаканом, будто хотел залить в себе жар тревоги, все чаще посматривал на стенные, похожие на икону часы.

Гриша не являлся. Нетерпение гостей увеличивалось, разговор не клеился.

Но вот с веранды послышался стук шагов.

В распахнутую дверь ворвался ветер, и на пороге встал Леденцов, обрызганный весь сверкающими дождевыми каплями.

Он чинно поздоровался, нетерпеливо снял свое ладно скроенное драповое пальто (одет он был по-городскому) и подсел к столу. Мешковатый, но дорогой костюм его был измят, пестрый, змеиного цвета, галстук съехал в сторону.

— Сообщай новости, не томи, — попросил Осип Васильевич.

— Ты, Григорий Семеныч, обскажи нам сначала про самое главное. Сиделец мой с полдня уехал в станицу и досе не ворочался, — сказал атаман.

Гриша достал из кармана газету, вытер ладонью влажные губы, сказав «слушайте!», прочитал торжественным голосом:

— «Свершилось неизбежное! Исполнилось страстное желание армии и населения. Волею божией исполнительная власть перешла в руки народных представителей. Во главе Исполнительного комитета Государственной думы стоит председатель Государственной думы М. В. Родзянко!»

— Михаил Васильевич? — радостно откликнулся старый Леденцов. — Вот это хозяин! Это — да!

Гриша продолжал:

— «…Председатель совета министров — князь Львов…» Вы слышите — князь! — «…Министр земледелия Шингарев — доктор, член Думы, министр торговли Коновалов — известный фабрикант, министр юстиции — адвокат Керенский…» Как видите, народ все как будто серьезным, а главное, образованный.

Неожиданно атаман вспылил, вскочил из-за стола:

— Чему возрадовались?! А по-моему, — это жиды и изменники. Не для казаков таковские правители! У нас есть наказный атаман Войска донского генерал-лейтенант Граббе, и мы его будем слушаться, а тех, кто вместо царя сел, не признаем. Ни отнюдь!

— Теперь признаешь, — спокойно подзадорил старый Леденцов.

— Ни отнюдь! — повысил голос Баранов. — Ты, Семен Кузьмич, рад теперь, что с казаков за пай три шкуры будешь драть. Хам! Кожелуп!

— А ты — меркуловщик! Вдовьими паями барышуешь!

— Будя вам! — конфузливо запыхтел Осип Васильевич.

Нахлобучив шапку, атаман вышел, хлопнув дверью.

Осип Васильевич вздохнул:

— Эх, господи! Не успело смениться правительство, а у нас уже свара. Ты, Гришенька, скажи по справедливости, не подвох ли это какой? Правительство твердое или просто так?

— Правительство самое настоящее, без подделки, только временное.

— А дальше как?

— А дальше… — Гриша посмотрел в потолок, покрутил усы. — Дальше Учредительное собрание будет. Собираться будут выборные народные представители.

На дворе разыгрывался шторм. Слышно было, как жалобно скрипит в оголенном саду старый вишенник, как шлепают и скребутся о тонко застекленные рамы веранды голые ветки дикого винограда. На секунду обрывался мощный порыв ветра, затихал в саду шорох деревьев, и тогда проникал в щели ставней очень слабый и далекий стук сторожевой колотушки на промыслах.

Гости разошлись, а Гриша остался сообщить прасолу привезенную новость о рыбачьих делах. Голос его ниспадал до полушопота..

«Ладно, пусть выдумывает, — ему виднее, где рублю прибыльнее лежать», — соображал Осип Васильевич, Но чем внимательное вслушивался он в новые планы компаньона, тем крепче охватывала его оторопь.

— Погоди, братец, — спохватился он вдруг. — За какую куплю ты говоришь?

Леденцов, разрумянившийся от возбуждения, сердито уставился в тестя.

— Как это за какую? Мы с Мартовицким заарендовали в море трехверстовый участок — от старого пирлового маяка до глухого шпиля, что напротив Малого буйка.

— Ну, ты, брат Гришенька, либо осатанел совсем, либо шутишь. Да нам за тот участок мержановские да косянские рыбаки кобаржину в два маха сломают. Истинный Христос! У кого ты ее заарендовал, скажи?

Гриша лукаво усмехнулся, пошарил и карманах.

— Я вам, папаша, сейчас и договор покажу. Это же местина заповедная, верно говорю, и какое дело до нее косянам или мержановцам? Рыбалить будем мы, а пихра будет стрелять по крутиям. Я так понимаю: царя скинули, а порядки останутся старые. Как вы не понимаете, папаша, нового положения!