Суровая путина

— Да, пока не пришло время и не собраны все силы, надо уходить, — согласился Анисим. — Пойдем и ты со мной, Липа, — обняв женщину, стал он упрашивать. — Бросай Сидельниковых с ихним богатством. Не нужны они тебе. Разве мы не сумеем прожить и без них? Сумеем, сейчас сядем в дуб, и я отвезу тебя куда-нибудь, где никогда не найдут тебя. В Кагальник, в Ахтари, в Таганрог… Хочешь, а?

— Постой, — перебила Аниську Липа, — я еще не все сказала тебе…

Прислонясь к вишневому дереву, Липа сообщила ослабевшим голосом:

— Муж мой… воротился нынче, с фронта…

Аниська старательно потер ладонью лоб, глаза. Помолчал.

— Ну и что же? — подавив волнение, сказал он. — Разве он нужен тебе? Бросай его.

Липа закрыла ладонями лицо, опустила голову. Аниська нетерпеливо повторил:

— Идем, что ль! Решайся…

Липа подалась к нему всем телом, произнесла чуть слышно:

— Я согласна. Без тебя мне не будет жизни.

— Я подъеду дубом к вашей леваде. Помнишь, где мы в последний раз сидели? Ты выйдешь?

— Ладно. Я только захвачу во что одеться. Сейчас Максима дома нету.

Поцеловав Аниську, она почти беззвучно выскользнула из сада на улицу.

Аниська с минуту стоял, прислушиваясь к шагам на улице. Теплая сырость плыла между грузных от пышной листвы деревьев. Холодные капельки росы срывались с листьев, падали на разгоряченное лицо. Где-то в глубине сада рассыпал буйные раскатистые трели соловей.

За оградой послышались голоса. Аниська подождал, пока пройдут люди, перескочил через ограду и прямо через сады и огороды побежал к Дону.

Ватага еще была на берегу. На двух дубах поспешно отчалили от хутора. Аниська на «Смелом» подплыл к условленному месту. Липа стояла на берегу с небольшим узелком. Аниська на руках снес ее в дуб.

На рассвете Аниська и Липа были уже в Мержановском, на Приморье, у Федора Приймы.

19

Откупленный Григорием Леденцовым у начальника рыбных ловель трехверстный морской участок у самого устья Дона был причислен к общей заповедной зоне. Эта полоса считалась самой ходовой в пору весеннего краснолесья и кормила ряд приморских хуторов. Теперь ее охранял кордон. Ватаги Полякина и Леденцова хозяйничали на ней.

Широкое пространство, как бы служившее воротами для прохода красной рыбы из Таганрогского залива в Дон, было по существу отнято у кагальницких, мержановских, чулекских рыбаков. Весть об этом быстро разнеслась по хутору, по тоням и промыслам, по рыбачьим становищам.

Сначала ватага Полякила и его компания рыбалили на новом участке только ночью. Заставы кордонников добросовестно охраняли их от вмешательства других ватаг. Но потом прасолы осмелели, и острогрудые дубы и байды днем, на виду у всех, кружили у устья Дона, пробираясь до самого гирла Каланчи.

Рыба шла мощными косяками, наталкиваясь на выставленные сети. Перетяги с крючьями падали на дно моря под тяжестью осетров и севрюг. Рыбаки не успевали выбирать «посуду». Многие ходили с перешибленными руками. Еще живая, снимаемая с крючков севрюга одним ударом хвоста калечила неопытных рыбаков.

Тут же, на плавающей по морю шаланде образовался промысел по разделке красной рыбы. Вспарывались белые брюха пятнисто-серых, с рубчатыми спинами, севрюг. Черносизые комья икры вываливались в проволочные решета. Грязные, мокрые с ног до головы от рыбьей слизи, икорщики пробивали икру над круглыми чанами. Икра заливалась теплым пахучим рассолом, отжималась дюжими багрово-черными руками. Вязкие зернистые слитки ее превращались на глазах в ходкий, дорогой товар, радовали прасольский взор. Упругие прозрачные балыки, развешанные на перевязях, покачивались на легком ветру, сочась золотистым жиром.

Полякин и Леденцов лично присутствовали на облове откупленного участка. Они ночевали в пловучем коше, вместе с рыбаками пили самогон, ели из общего котла. Стараясь задобрить рыбаков, прасолы были в обращении с ними радушны и щедры.

30 мая ранним утром ватага Полякина и Леденцова по обыкновению выехала на красноловье. Низовый прохладный ветер туго надувал паруса, нес с Черноморья пресный запах дождя и соли. Лиловые тучи подымались с юга. По морю пробегали взъерошенные пятна: это гуляли, разбивая волны в брызги, легкие шквалы.

Прибыв на место, ватаги тотчас же принялись за выборку перетяг и высыпку неводов.

Осип Васильевич и Григорий Леденцов, оба в новых бахилах [38]и лоснившихся от сырости плащах, стояли на скользких подмостках дуба, следя за выборкой крючьев.

Моросил дождь. Устье Дона и даль моря были затянуты мглой. Григорий Леденцов смотрел в бинокль в сторону моря, часто вытирая полой рубахи мокнущие стекла. Море тревожило его, со стороны залива ежечасно могла нагрянуть беда. Рыбалившие неподалеку кагальницкие и мержановские рыбаки уже давно точили против него и Полякина зубы и с минуты на минуту могли вступить в бой за свой участок. Поэтому прасолы боялись не охраны, которой не существовало для них, а мирных, безоружных рыбаков. Дозоров, обычно охранявших входы в устье Дона, сегодня не было видно; зато, на взморье, совсем близко белели острые треугольники мержановских и кагальницких дубов.