Сущность христианства

Религии неведома ни точки зрения, ни сущность теории, поэтому скрытая от нее, очевидная только для теории, истинная, всеобщая сущность природы и человечества представляется ей другим, чудесным, сверхъестественным существом, понятие рода заменяется понятием Бога, который в свою очередь является личным существом, отличающимся от человеческих индивидов только тем, что ему присущи качества целого рода. Поэтому в религии человек неизбежно выделяет свою сущность от себя и воплощает ее в другое существо — неизбежно потому, что ему неведома сущность теории, по тому, что все его сознательное существо претворяется в практическую субъективность. Бог есть его другое я. его вторая, утраченная половина; в Боге он дополняет себя; в Боге он впервые является совершенным человеком. Он чувствует потребность в Боге; ему недостает чего-то, но чего, он не знает — Бог есть это недостающее нечто; Бог необходим человеку, неразделен с его сущностью. Мир для религии — ничто.[137] Мир, как совокупность действительности, во всем ее великолепии, открывает только теория; теоретические радости суть высшие духовные радости жизни; но религии неведомы радости мыслителя, естествоиспытателя, художника. Ей чуждо созерцание вселенной, сознание действительной бесконечности, сознание рода. Только в Боге дополняет она недостаток жизни, недостаток существенного ее содержания, которое в бесконечном изобилии дает действительная жизнь теоретическому созерцанию. Бог есть чистое созерцание, жизнь теории.

Практическое созерцание есть созерцание нечистое, запятнанное эгоизмом, ибо оно не позволяет мне относиться к вещи бескорыстно; оно не есть самодовлеющее созерцание, ибо я не отношусь здесь к объекту однородному со мной. Теоретическое созерцание, напротив, есть радостное, самодовлеющее блаженное созерцание; ибо для него всякий объект является объектом любви и восхищения, для него он сверкает дивным блеском, как алмаз, в свете свободного исследования, прозрачный, как горный кристалл. Теоретическое созерцание есть созерцание эстетическое; а практическое, напротив, есть созерцание неэстетическое. Поэтому в Боге религия возмещает недостаток эстетического созерцания. Религия считает мир сам по себе ничтожным, а восторженное созерцание его кажется ей идолопоклонством; ибо мир для нее есть только изделие.[138]

Зато Бог представляется ей чистым, незапятнанным, т. е. теоретическим или эстетическим созерцанием. Бог есть объект, к которому религиозный человек относится объективно, ради самого объекта. Бог есть самоцель. Бог для религии имеет то же значение, какое для теории предмет вообще. Всеобщая сущность теории является для религии особым существом.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Противоречие в существовании Бога

Религия есть отношение человека к своей собственной сущности — в этом заключается ее истинность и нравственная спасительная сила — но не как к своей сущности, а как к другому, отличному от него и даже противоположному ему существу — в этом заключается ее ложь, ее ограниченность, ее противоречие разуму и нравственности, в этом пагубный источник религиозного фанатизма, высший, метафизический принцип кровавых человеческих жертв, одним словом, в этом первопричина всех ужасов, всех потрясающих сцен в трагедии истории религии.

Созерцание человеческой сущности, как другого, самодовлеющего существа, носит в первоначальном понятии религии непроизвольный, наивный, непосредственный характер; оно непосредственно отличает Бога от человека и в то же время отождествляет его с ним. Но когда религия с годами приобретает большую рассудочность, когда внутри религии пробуждается рефлексия о религии, тогда начинает мерцать сознание тождественности божественного существа с человеческим, одним словом, когда религия превращается в богословие, тогда первоначально непроизвольное, невинное разграничение Бога от человека становится преднамеренным, установленным разграничением, имеющим целью вытеснить из сознания укоренившееся в нем представление тождества Бога и человека.

Поэтому чем ближе религия к своему происхождению, тем она правдивее и искреннее, тем яснее она скрывает от себя эту свою сущность. Другими словами, в момент возникновения, религия не знает качественного или существенного различия между Богом и человеком. И это тождество не смущает религиозного человека, ибо его разум находится еще в гармонии с его религией. Древнееврейский Иегова лишь по существованию отличался от человеческого индивида, но качественно, по своему внутреннему существу, он вполне уподоблялся человеку, имел те же страсти, те же человеческие, даже телесные свойства. Только позднейшее иудейство провело резкую грань между Иеговой и человеком и прибегло к помощи аллегории, чтобы придать антропоморфизмам другой, чем первоначально, смысл.