Почему снимаемая кожура должна быть непременно тонкой? Почему это так важно? И почему, если она недостаточно тонкая, злятся родители?
Странные порядки мира за высоким дорогим забором открываются передо мной.
А ещё у меня разболелся указательный палец из-за того, насколько сильно в него вжималась обратная сторона лезвия ножа. Я уж молчу о том, что у меня перманентно болели руки в целом и пресс в частности.
Всё-таки, колка дров и побелка стен и потолка в один день — перебор для моего, как выяснилось, изнеженного организма.
— Закидывай уже, — бросил повелительно Матвей и кивнул в сторону сковородки, в которой томилось мясо в луковых кольцах. Аромат по кухне витал такой, что, в принципе, мяса с луком мне лично было бы достаточно для того, чтобы хорошо поесть.
Картошку я накрошила отвратительно. Это я поняла по взгляду Матвея. Ему, похоже, вообще не нравится всё то, что я делаю. Всё не так, всё не по его правилам, и за всё это его мама уже шестьсот раз убила бы меня бабкиной сковородкой.
Захватив горсть картошки из таза, я подошла к плите. Боже, как много масла! Мясо буквально плавало в нём. Тонна холестерина на ужин.
— Сонька! Резче! — рявкнул Матвей, и я, рефлекторно дернувшись, закинула всю горсть картошки в сковородку.
И началось самое страшное.
Горячее масло брызгами долетело до моей руки, лица, неприкрытой части шеи и груди. Ужасные звуки раздались из самой сковороды и подобно белому шуму заняли весь слух, пока я скакала на месте, силясь смахнуть с себя капли горячего масла, буквально разъедающие кожу.
— Откуда ж ты такая косячная-то взялась? — Матвей подошёл к плите и сам закинул остатки картофеля в сковороду. Он даже не дрогнул, когда масло снова начало брызгать в разные стороны.
В этот раз я спряталась за спину Матвея, не желая, чтобы меня вновь оросило горячими каплями. Мёртвой хваткой вцепилась в первое, что попалось под руку — резинка спортивных мужских штанов.
— Сонька, блядь, — устало вздохнул Матвей, пытаясь свободной сухой рукой удержать на месте свои штаны. — Меня за день столько жена в лучшем настроении не раздевала, сколько ты за сегодня.
— Ничего не могу сделать с тем, что вы становитесь моим оплотом.
— А оплоту обязательно нужно быть с голым задом?
Мужчина насмешливо посмотрел на меня через плечо сверху вниз.
— Наверное, моё подсознание мыслит излишне первобытно, а с голым задом вы ему кажетесь максимально надёжным. Так сказать, в первозданном виде.
— Ну, раз опасность миновала, может, спрячешь часть оплота обратно в штаны?
— Да, конечно… кхм… — я начала краснеть, но штаны на его заднице подтянула. Повыше.
— И трусы, — добавил Матвей и не сдвинулся с места.
— Вы серьёзно? — заглянула в единственный глаз, который видела.
— Ты и трусы мне стянула. Вертай, как было.
— Господи… — поглубже вдохнув и стараясь не смотреть, я слегка оттянула резинку штанов и подцепила резинку трусов. Подтянула их повыше и то же самое сделала со штанами. — Так нормально?
— Не считая того, что ты напихала мне в задницу мои же трусы? Нормально.
Картошка довольно быстро оказалась готова. И есть мы её начали, почему-то, прямо из сковороды.
Но уже после первого кусочка мне было уже пофиг, из чего мы её едим.
— Божечки! Как же это неаппетитно выглядит, но как же это вкусно! — клянусь, ничего вкуснее я ещё не ела. Никогда бы не подумала, что забытая всеми богами деревня может принести мне столько гастрономического удовольствия, начиная от райповских булочек и заканчивая жареной картошкой с мясом и слегка подгоревшим луком. — Наслаждение!
— Тебя и картошкой не кормили? — Матвей изучающе разглядывал моё лицо. Картошку он ел, кстати, вообще без какого-либо восхищения. Будто каждый день её ест.
— Такой? Не кормили. Это слишком калорийная пища для меня.
— Ну, теперь понятно, почему ты такая.
— Какая?
— С красивой фигурой, — ответил Матвей, нисколько не смутившись.
А вот я засмущалась адски под его прямым взглядом. Так и застыла с недожеванной картошкой за краснеющими щеками.
Он раздевает меня взглядом, или мне это только кажется?
Ладони вспотели, сердце зачастило в груди. Стало душно, хотя ещё совсем недавно я ловила себя на мысли, что в доме становится холоднее.
И это меня отец планировал выдать замуж?!
Да если бы мой муж посмотрел на меня таким же взглядом в закрытой комнате в первую брачную ночь, то меня вынесли из той комнаты вперед так и не раздвинутыми ногами через пару минут.
Ужас какой!
— Отомри уже. И жуй, — усмехнулся Матвей, наконец, перестав на меня смотреть. — Чем займёмся, когда пожрём? Спать ещё рано. В картишки?
— На раздевание которые?
— Можно и просто на желание. А ты играть-то хоть умеешь?
— В покер. Папа научил.
— Фигасе! — брови Матвея удивленно взметнулись. — А в «Дурака» молодёжь нынче не учат играть?
— Папа говорит, что «Дурак» — игра для дураков.
— Да ваш папенька охуел, София.
— Ну… — повела я плечами. — В некотором роде.
— Опять придётся тебя чему-то учить? — вздохнул мужчина.
— Вы обречены примерно до утра.
— А дальше что?
— Домой вернусь. К Тихону.
— Ну, если к Тихону, то ладно. А-то такой аттракцион пропадёт…
Глава 24
— Раздевайся.