Суть дела

— Ну до чего же вы легко бросаетесь этим словом, Уилсон!

— Вы мне не верите?

— Я не верю никому, кто твердит: любовь, любовь, любовь. Для таких людей это только — я, я, я.

— Значит, вы не выйдете за меня замуж?

— Пока что на это не похоже, но мало ли что может быть… Не знаю, на что толкнет меня одиночество. Но давайте больше не будет говорить о любви. Это была его любимая ложь.

— Он лгал вам обеим.

— Как она приняла его смерть?

— Я видел ее сегодня после обеда с Багстером на пляже. И говорят, что вчера вечером в клубе она была явно под хмельком.

— Ну, это уже неприлично!

— Никогда не мог понять, что он в ней нашел. Я бы вам не изменял, Луиза.

— Знаете, он ходил к ней даже в день своей смерти.

— Кто вам сказал?

— Тут все написано. В его дневнике. Он никогда не врал в дневнике. Никогда. Не говорил того, чего не думает, — например, насчет любви.

С тех пор как Скоби поспешно схоронили, прошло три дня. Доктор Треверс подписал свидетельство о смерти. Диагноз — angina pectoris[23]: в таком климате вскрытие было делом нелегким, а в данном случае и лишним. Правда, на всякий случай доктор Тревис все же проверил, сколько было принято эвипана.

— А ведь когда мой слуга мне сказал, что он так внезапно умер ночью, я решил, что это самоубийство.

— Удивительно: теперь, когда его нет, мне так легко о нем говорить, — сказала Луиза. — А я его любила, Уилсон. Я любила его, но он как-то сразу ушел далеко-далеко.

Казалось, что и в доме от него ничего не осталось, кроме нескольких костюмов и грамматики языка менде; а в полиции — ящик с каким-то хламом и пара ржавых наручников. А между тем в комнате ничего не изменилось, и полки были заставлены книгами. Уилсон подумал, что это, видно, всегда был ее, а не его дом. Значит, им только кажется, что голоса их отдаются как-то особенно гулко, словно в покинутом жилище?

— Вы давно знали… насчет нее? — спросил Уилсон.

— Из-за этого я и вернулась. Мне написала миссис Картер. Сообщила, что все об этом говорят. Он, конечно, ничего не подозревал. Ему казалось, что он ведет себя очень хитро. И меня чуть было не убедил, что все у них кончено. Даже пошел к причастию!

— А как же ему совесть позволила?

— С некоторыми католиками это бывает. Исповедуются, а потом начинают сначала. Я, правда, думала, что он честнее других. Когда человек умрет, все тайное постепенно становится явным.

— Он брал деньги у Юсефа.

— Теперь я и в это поверю.

Уилсон положил руку Луизе на плечо и сказал:

— Я человек честный. Я вас люблю.

— Я, кажется, готова вам поверить.

Они не поцеловались — время еще не пришло, — они тихо сидели, держась за руки в этой гулкой комнате, прислушиваясь к тому, как грифы царапают железную крышу.

— Так вот, его дневник… — сказал Уилсон.

— Он писал его до последней минуты… нет, ничего интересного, записывал, какая температура. Он очень следил за температурой. Вот уж кто был романтиком! Один бог знает, что она в нем нашла, на что только она польстилась.

— Вы не возражаете, если я взгляну?

— Пожалуйста. Бедный Тикки, у него не осталось никаких тайн.

— Да и при жизни тайны его были известны всем и каждому. — Он перевернул страницу, прочел несколько записей и снова перевернул страницу. — А он давно страдал бессонницей?

— Я-то думала, что он спит всегда как сурок.

— А вы заметили, что насчет бессонницы всюду вписано позднее?

— С чего вы это взяли?

— Сравните цвет чернил. И записи о снотворном — это так нарочито, так фальшиво звучит. Но самое главное, цвет чернил. Это наводит на всякие размышления, — заметил он.

Она с ужасом его прервала:

— Нет, что вы! Он не мог этого сделать! В конце концов, он же был человек верующий.

2

— Ну впустите меня хоть на минуту выпить рюмочку, — молил Багстер.

— Мы выпили по четыре на пляже.

— Ну еще по маленькой!

— Ладно, — сказала Элен. Теперь ей казалось, что нет больше смысла отказывать кому бы то ни было и в чем бы то ни было.

— А ведь сегодня вы меня первый раз пустили к себе, — сказал Багстер. — Как вы здорово тут устроились. Кто бы сказал, что в такой берлоге может быть уютно.

Да, мы с ним пара, подумала она, лица красные, от обоих разит джином!

Багстер чмокнул ее мокрыми губами в рот и снова огляделся.

— Ха-ха! — сказал он. — Вот она, наша милая бутылочка!

Когда они выпили еще по стаканчику, он снял форменную тужурку и аккуратно повесил ее на спинку стула.

— Довольно церемониться. Давайте поговорим о любви, — предложил Багстер.

— А зачем? — спросила Элен. — Уже?

— Скоро зажгутся огни, — сказал Багстер. — Посумерничаем. Управление передадим Джорджу…

— Какому Джорджу?

— Автопилоту, темное вы существо. Вам еще многому надо учиться.

— Ради бога, оставьте мое обучение до другого раза!

— Лучше времени для небольшого кувырка не найдешь, — сказал Багстер, твердой рукой подталкивая ее к кровати.