Сувенир

В действительности она увидела большие, тонкие пергаментные страницы, покрытые изысканными, выцветшими ирландскими письменами, виньетками и орнаментами со змеями. Энджела скользнула взглядом по витой полосе сложного узора, сразу приковавшей к себе ее внимание. Растение перерастало в змею; делало петлю; заплеталось; у него отрастали ноги, стопы, голова; оно пожирало другое подобное себе извивающееся создание. Энджела внезапно ощутила укол вины, вспомнив излюбленное поучение матери, которое получала теперь в среднем дважды в год: Что за наплевательское отношение. Так пренебрегать талантом, данным от Бога. Ее талант художницы! Если бы только я была так же талантлива, печально подумала Энджела. Ей оставалось довольствоваться почтовыми открытками.

Она подвинулась поближе. Верхний угол одной из страниц почти целиком занимали плавные лопасти похожего на ветряную мельницу заглавного Х, ниже плыли сонные головы трех херувимов, над ними, как живые, — две украшенные драгоценными камнями бабочки. Гэльская Библия. Энджела выдохнула эти слова, смутно припоминая читанные в юные годы предания о кельтских святых: Патрик, Колумба, Поборники Христианства, сражавшиеся с язычниками — они владели Евангелием, как мечом; рассекающим тьму мечом света, противостоящего ужасу и боли, страху и отчаянию. Мысль о том, что свет можно считать разрушительной силой, вдруг потрясла ее, показавшись странной и извращенной. Свет заставлял все на свете расти. Цветы в ящиках за окнами. Ростки бобов. Детей. Свет нес добро и здоровье. Разумеется, губительным он был только для тьмы. Для тьмы и того, что эта тьма вскормила, как правило, плохого: кротов, грибов, бактерий, болезней. И свет во тьме светит. Пришедшие на память слова принесли с собой сияние тепла, ощущение безопасности, защищенности. Энджела знала, что какая-то часть ее "я" все еще жаждет чудес. Но она бы скорее умерла, чем призналась в этом Шону, записному скептику. Жажда чудес набирала силу лишь в канун Рождества. Зов воспоминаний: мириады крохотных огоньков, горьковато-сладкий запах ладана, звяканье колокольчика. Волнение и трепет! Мама, Он в самом деле сейчас здесь? Да? Как легко в те дни верилось. Кому нужны были доказательства? Чудо случалось, если ты того хотел. Молитвы оказывались услышанными. Артрит миссис Мерфи проходил. Могущество святых. Присутствие над алтарем: в поверхностном восприятии — хлеб, вопреки внешнему смыслу внутренне полный жизни. Однако теперь все это осталось в прошлом. Пришла пора отбросить детские забавы. Света больше не было. Лишь благоразумная, умудренная взрослая тьма.

Тьма.

Тени в углу комнаты зашевелились, и Энджеле вдруг стало холодно, ей показалось, будто она коченеет, заключенная в свинцовую оболочку. Тьма… Слово отозвалось у нее в душе колокольным звоном.

— Энджела? — Шон. Смотрит на нее.

Снова то же самое ощущение, будь оно неладно.

— Энджи? Мы готовы.

Смущенная Энджела начала возиться с хлопушкой и мелом.

В этот день Энджела после раннего ужина отправилась спать, а наутро они покинули Дублин и отправились в Слиго. Ни одна из оставшихся точек не требовала озвучивания, и Кенни со стариком вернулись в Лондон — их работа над фильмом завершилась. Диллон остался в Дублине. Энджела обнаружила, что скучает по его болтовне.

Взятую напрокат машину вели по очереди. Робин с Джейни и ассистентом ехали следом в фургоне с операторским оборудованием.

Дорога вела их через дрок и вереск — потрясающие лиловато-розовые, золотистые и ослепительно-зеленые просторы, особенно яркие на фоне предгрозового серого неба. За окном машины мелькали пшеничные поля, серебристый ячмень, волнующаяся под ветром трава, большие темные холмы, далекие горные цепи. То здесь, то там попадались невысокие домики, позади которых на задних дворах копошились куры. Позади оставались безмятежно-спокойные озера, стремительно несущие свои воды потоки, стада пятнистых коров, каменные башни. Один раз машину остановила отара овец. Они ехали через маленькие провинциальные городки: между рядами приземистых оштукатуренных домиков, кирпичных труб, черепичных крыш, выступающих окон-"фонарей". Каждая бакалейная лавка встречала их «ЗОЛОТЫМИ ХЛОПЬЯМИ УИЛЛСА», и неизбежным «ГИННЕС ВАМ НА ПОЛЬЗУ».

День и следующую ночь они провели на унылых, открытых всем ветрам, туманных берегах Лох Гилла, снимая «Озерный остров Иннишфри» Йитса. Потом, рано утром в пятницу, взяли курс на юг Гэлоуэя.

Теперь Шон проигрывал записи, сделанные в дублинской закусочной, где похожая на Бо Дерек девушка с голосом Джоан Баэз играла на ложках. Традиционная ирландская музыка. Флейта. Арфа. Жалобно плачущие трубы. Грустные, тоскливые напевы.

Они поговорили о том, к каким кускам фильма больше подойдут музыкальные темы: вот эта — для Пауэрскорта, где разыгралась битва Оливье за Ажинкур, а эта — для «Острова Иннишфри». Потом Шон рассказывал байки о том, как он был юристом, а Энджела хохотала.