Суверенитет духа

Пункт 19. О русских подробнее. Из предыдущего пункта мы видим, что Ницше «приговорил» к смерти в первую очередь протестантские страны, те, что Гегель считал авангардом истории. Протестантизм, из которого вышли капитализм и демократия, есть, согласно Ницше, особое искаженное христианство, христианство подлых жрецов — Лютера и ап. Павла, религия рабов. Католицизм (которого держатся романские народы), а тем более Православие, гораздо лучше. Так как в католицизме живет римское, а в Православии — еще более благородное греческое. Это великое античное, хотя оно уже есть начало конца, начало заката-захода-запада, начало конца истории, но все-таки не в таких декадентских формах как современность. Поэтому ближайшие эпохи будут отданы именно этим странам.

У Ницше много учеников французов, его пленяют итальянцы и испанцы, но славян, и особенно русских, Ницше просто боготворит. Он сочиняет себе легенду о том, что сам принадлежит к потомкам польского аристократического рода Ницких. Он влюбляется в русскую авантюристку Лу Андреас-Саломе, он встречается и переписывается с Мальвидой Амалией фон Мейзенбуг — воспитательницей дочерей А. Герцена, которая, кстати, сватала одну из дочек Герцена за Ницше.

Ранний Ницше с упоением читает позднего Герцена, некоторые исследователи даже находят в ранних работах Ницше плагиат. Ницше восторгается Достоевским, называет его самым тонким психологом, превосходящим его самого, у Тургенева заимствует слово «нигилизм» и делает одним из центральных в своей метафизике.

Если культурная Европа видит в русских недочеловеков, за дикость и нецивилизованность, видит, говоря словами Гегеля, народ, состоящий еще из несознательных господ, то Ницше как раз эта дикость и восхищает. Только русские, если верить разбросанным там и сям по различным афоризмам характеристикам, выступают для Ницше народом сверхчеловеков, страной господ! Ницше восхищен русской внутренней свободой, благородством, воинственностью, имперскостью, сексуальностью, решимостью, капризностью, широтой, буйством, игрой, преступностью, аморализмом, витальностью, казачеством, авантюризмом, музыкальностью, поэтичностью.

История России — это история освоения огромных, самых больших в мире, северных пространств, самых диких и суровых. По любимой Ницше легенде, здесь в северной стране живут гиперборейцы — сверхчеловеки, самые сильные духом.

История России — это история бесконечных войн. Никто не воевал так часто и так блистательно, как русские. Если война — дело господ, то все бесстрашные русские — господа. Безусловно, большее количество войн и набегов, пережитых Россией, воспитывает огромное количество людей, которые не боятся смерти, которые готовы идти на смерть, что является основным условием господства. Русские бесстрашны, они не дрожат за свое тело и вообще не дорожат материальным. Ведь на своем веку каждый из них не рдз видел все разрушенным, то суровой погодой и природой, то нашествиями и войнами.

Тщета всякого уютного мещанского мирка настолько призрачна, что в России никогда надолго не может прижиться ничто низкое и мещанское. Война, голод и холод — это повседневность, они не страшны, поэтому у русских и нет рабского страха и вырастающей из него декадентской философии и морали Запада.

Казалось бы, суровые условия хозяйствования в России и постоянное напряжение сил для борьбы с захватчиками должны давать не только господскую, но и рабскую психологию, психологию, устроенную по принципу реальности, психологию того, кто в работе подчиняет себя предмету. Но дело в том, что именно разрушение от войн, голода или холода, неурожая показывает обитателям этой страны бессмысленность и бесполезность усилий, работы. А это и есть открытие тайны Бытия.

Она, бессмысленность сущего, знакома русским. Поэтому они не работяги, как немцы, не стараются выучить и запомнить все формы, методы, техники. Русские не сильны профессорами, зато сильны учеными-первооткрывателями, путешественниками, писателями, композиторами, поэтами, полководцами, святыми, подвижниками.

Даже знаменитая русская лень есть признак того, что народ не способен к кропотливой изнурительной работе по «принципу реальности», по которому живут рабы. Всякая работа для русского слишком мелка: ему бы державами править, а тут предлагают забор красить. От ремонта забора или сидения на службе, без великого, русский начинает пить, а когда пьет, то наружу выходит все его широкое господское, непроявленное, загнанное внутрь бессознательное.

Водка заменяет русским искусство, ведь единственное предназначение искусства, по Ницше, — пьянить, разрушать границы, делать все зыбким и текучим, как само Бытие, поднимать над самим собой. В пьяном веселье хлещет через край сама жизнь, режется последний огурец, дух торжествует над материальными благами.