Суворов

За «общее благо», за освобождение Швейцарии и Италии от оккупации и реставрацию королевской власти во Франции, Суворов был готов бороться до конца. Множество его документов осени и зимы 1799 г. подтверждают, что полководец прекрасно понимал корыстные цели Австрии и Англии, воплощенные в явной и тайной (но известной Александру Васильевичу) политике британского премьер-министра Питта и председателя Гофкригсрата (Военного совета) Австрийской империи Тугута. Противодействуя их гибельным для союзников замыслам, Суворов делал все, чтобы отвратить неизбежную катастрофу. Одновременно он заботился о русских войсках, славе русского оружия и чести России.

На следующий день, 3 октября, полководец завершил и отправил Павлу I подробный и точный отчет о победоносном Швейцарском походе, зная, какое ликование он вызовет в Петербурге и всем русском обществе (Д IV. 400). Тон, заданный Суворовым, был правильным. Пышные торжества, устроенные в России в конце октября по поводу победоносного Швейцарского похода, поставили оптимистическую точку в войне с французами и в отношениях с неверными союзниками, мечтавшими посрамить Россию, но предавшими осмеянию самих себя. Ростопчин, сообщая Александру Васильевичу об этих торжествах и награждении полководца и участников похода, не преминул заметить: «Ваше последнее чудесное дело удостаивают в Вене названием: une belle retraite (красивое отступление. — франц.). Если бы они умели так ретироваться, то давно завоевали бы вселенную». Сам Павел I в рескрипте Суворову от 29 октября шутил, будто «весьма рад, что от вашего из Швейцарии выступления узнает эрцгерцог Карл на практике, каково быть оставлену не вовремя и на побиение; но немцы — люди годные, все могут снесть, перенесть и унесть».

ГЕНЕРАЛИССИМУС

«Это много для другого, а ему мало».

Павел I

Для подвига Суворова Павел I, по словам Ростопчина, не находил достойной награды. Жалуя полководцу высшее воинское звание генералиссимуса, государь сказал Ростопчину: «Это много для другого, а ему мало, ему быть ангелом!»^{181}. Впервые в русской истории император распорядился отлить прижизненный памятник генералиссимусу и установить его против фасада Михайловского дворца

^{182}.

Крепкие слова рапорта полководца о походе, императорских рескриптов о присвоении Суворову титула князя Италийского и звания генералиссимуса, о награждении генералов, офицеров и всех рядовых его армии, совершившей невозможное, разбили жалкие потуги неверных союзников принизить славу русского оружия^{183}. «Побеждая повсюду и во всю жизнь вашу врагов Отечества, — гласил рескрипт Павла I, — недоставало вам одного рода славы — преодолеть и самую природу. Но вы и над нею одержали ныне верх… Награждая вас по мере признательности Моей и ставя на высший уровень, чести и геройству предоставленный, уверен, что возвожу на оный знаменитейшего полководца сего и других веков»^{184}

.

Итальянским и Швейцарским походами Суворов утвердил за собой славу величайшего полководца в мировой истории. Никогда столь блистательные победы не одерживались таким минимальным количеством сил, над столь сильным противником, с максимальным сохранением людей. Даже измена союзников не смогла уничтожить крохотную русскую армию, взявшуюся определить судьбу Европы. Но стратегическая задача победы над революционной Францией не была решена. Подвиги ради славы были Суворову чужды. Жертвы, принесенные русскими, как выяснилось, во имя корыстных интересов неверных союзников, представлялись ему напрасными. В октябре 1799 г. полководец должен был одновременно решать две задачи: сохранить русские войска, брошенные австрийцами в Швейцарии, и спасти союзников от самоубийства, использовав любую возможность победоносного продолжения и завершения войны.

Простояв трое суток в Фельдкирхене, Суворов 3 октября доложил императору, что поддержке союзниками наступления на Винтертур «ни малейшего упования не предвидится». При наличии у русских в сумме 20 тысяч пехоты, «неприятель втрое сильнее», находится на квартирах и хорошо обеспечен. В этой ситуации «о наступательных операциях мыслить не должно». Не получая снабжения в Швейцарии, русские должны покинуть страну, стать на зимние квартиры, «укомплектоваться людьми, лошадьми и военной амуницией, одеться, обуться и поправить наши изнуренные силы для открытия новой кампании» (Д IV. 401).