Суворов

Гляжу, а неподалечку всё начальство собралось, и палатки раскинули. Поехал я. Да как тут до него доберешься? Всё начальство, как есть: и наши, и австрийские енералы. Словом, все господа собрались. Где же тут сунуться! Ан, на мое счастье, денщик Суворова встренулся. Узнал меня. Спасибо ему.

— Ну вот, — говорит, — слава Богу, и ты объявился. А он про тебя испрашивал, корпусному самому велел тебя разыскивать. Постой туточки, я пойду доложу.

— Да на что же, — говорю, — сделайте милость, не беспокойтесь. Опосля явлюсь, а то, може, Его Сиятельство прогневается.

— Какой, — говорит, — прогневается! Нетто ты не знаешь его, непоседу? Коли не доложу, пожалуй, еще заругает.

Пошел он это, да скоренько и воротился.

— Иди, мол, кличет тебя!

Пошел я промеж господ-то, гляжу, Суворов лежит на траве и пот полотенцем утирает. А позади енералы и наш атаман стоит во всей броне. А подле Суворова — енерал со звездой стоит, плечистый, хмурый. Да видный такой. Сказывали — сам князь. (Вероятно, великий князь Константин Павлович или князь Петр Иванович Багратион. — В. Л.)

Как завидел меня Суворов, привстал, сел и говорит:

— А-а-а! Вот и казачок мой сыскался. Ну-ка, говори, как ты француза бил?

— Бил я его своими боками, Ваше Сиятельство, маленько он меня зацепил, да Бог спас: жив, здоров остаюсь!

— Ох-хо-хо. Помилуй Бог — вот напасть! Ну, а к лекарю ты ходил, небось?

— Какой там лекарь, Ваше Сиятельство! Водочкою с солью примочу, да вот те всё лечение!

Суворов как вскочит и давай подпрыгивать да похваливать:

— Вот, господа, то ли не богатырь? Не слабится, не бабится… Вот оттого он и француза победил… А что, казачок, чин-то какой на тебе? Не знаю, как и величать.

— Какой там на мне чин, Ваше Сиятельство, простой казак да и только. Молоденек еще я чины-то получать!

Все господа рассмеялись, да и сам я, признаться, осмелился — тоже рассмеялся: какие там чины, и на казака не похож — весь в крови, в грязи. Да еще и сапог правый где-то затерял; стременем, что ли, его стащило. Я думать про него забыл. Слава Христу, что еще жив остался. А тут гляжу — на одну ногу босой, при всех-то господах. Тьфу ты, пропасть. Оборванец, как есть! Князь показал на меня австрийскому командеру, а господа и пуще давай смеяться.

Только Суворов не смеялся — глядит да головою покачивает. "Эх, ма! Пообносились мы с тобой. Совсем нас француз ободрал! Ну, да зато великую службу мы Царю сослужили, а Царь нам с тобой за то пожаловал по кафтанчику да по исподничкам, да по паре сапожков, да по шапке, да по кушаку… Вон спроси хоть у самого атамана!"

Суворов подошел, поклонился нашему-то атаману и говорит: "Ваше Превосходительство, когда вы царскую милость нам с казачком объявить изволите? Ведь уж верою, правдою служили, крови своей не жалели!"

Низенько поклонился наш атаман Суворову: "Всё, мол, готово, Ваше Сиятельство, имею честь поздравить. Всё сегодня явится и сегодня же по войску объявится".

Я обрадовался, кричу: "Покорнейше благодарю, Ваше Сиятельство!"

Закрутился опять, запрыгал Суворов, подскочил ко мне, по плечу похлопывает да приговаривает: "Ой, хорошо! Ой, помилуй Бог, прекрасно! Защеголяем мы с тобой. Царская милость, шутка сказать! Небось пора и угощенье справлять. Эй, Прошка!"

Денщик как из земли вырос, а Суворов возьми да и обругай его ни за што, ни про што: "Что ты, пьяная рожа, стоишь да спишь? Нешто не видишь, что казачок объявился? Ведь он с французом бился, с коня свалился да еще сам излечился! Ты пьяница! Ничего-то ты не знаешь! Чай, це слыхал, что вон господин атаман сказать изволил. Ведь нас с казачком Государь пожаловал, а ты на такую-то радость, да и не подносишь! Иди живей — одному принеси, а другому припаси!"

Только денщик-то Суворова не боялся. Куда тебе! Он ему еще, с позволения сказать, нагрубеянил. Вот вы не поверите, а ведь хошь бы и тут — ворчать на Суворова стал: "Чего пьяница? Я сам поднесу. Отчего не поднести хорошему человеку? А вы не лайтесь при всех-то господах".

Потом подошел он ко мне, взял под руку и говорит: "Пойдем, казачок, пускай он тут кочевряжится, а мы, в самом деле, выпьем. Дело хорошее".

Суворов стал его ругать, а князь опять рассмеялся, и все господа развеселились. А денщик повел меня в палатку, напоил, накормил, спасибо ему! Сам атаман приходил меня поздравлять и чарку выпил, похвалил. Обещал родителям моим отписать. Награду вскорости я сполна получил. Суворов из своих рук два червонца пожаловал: "Как приедешь, мол, домой — в землю посади… Урожай будет!"

Так вот как я помню Суворова… Если нескладно рассказал, простите, а если чего недосказал, не обессудьте старика: память у меня нынче больно плоха стала.

А великий он был воин, этот самый Суворов! Теперь уж, чай, и не найдешь ему богатыря под стать. Так-то!»

Победа на Треббии произвела ошеломляющее впечатление и на врагов, и на союзников, и на русское общество.