Суворов. Чудо-богатырь

— Нет, тут, видно, добром ничего не поделаешь, — пробурчал Прохор и, схватив графа за ногу, начал тащить с постели. — Пора вставать, — орал он уже во все горло, — из Петербурга фельдъегерь приехал.

— Да отстань ты, окаянный, ногу оторвешь, — озлился проснувшийся Суворов.

— Сами приказывали тащить за ногу, коли вставать не будете, не по своей воле, — ворчал недовольным тоном Прошка.

— Ну да, тащить, а ты и рад совсем оторвать, — смеялся вскочивший уже на ноги граф. Увидя на столе небольшую тетрадку, он схватил ее и начал бегать по комнатам.

— Умываться, Проша, а я тем временем займусь арабским, — и он начал заучивать написанные в тетрадке арабские слова.

— Из Петербурга от матушки царицы фельдъегерь с письмом приехал, — говорил Прохор, окатывая барина ведром холодной воды.

— Что же ты мне, дурак, раньше не сказал, зови его скорее сюда.

— Как не говорить, говорил, да до того ли вам было.

— Ты у меня грубиянить, пьяная рожа!

— Был пьян, да не сегодня, а вот вы и пьяны не были…

— Пошел, скотина…

— Иду, иду… Хоша и крепостной, а все ж не скотина. Вот и поди, когда — Проша, голубчик, а когда и скотина, — ворчал Прохор, направляясь в переднюю, но Суворов его не слушал.

Он ждал с нетерпением курьера. Ответ на прошение, думал он. Какой?

С живостью схватив пакет государыни и поднеся его к губам, он сломал печать. По мере того как читал он царские строки, лицо его принимало сияющее выражение. Государыня писала ему: «Объявляю вам, что ежечасно умножаются дела дома, и вскоре можете иметь, по желанию вашему, практику военную много. Итак, не отпускаю вас поправить дела ученика вашего (принца Кобургского), который за Рейн убирается, по новейшим вестям, а ныне, как и всегда, почитаю вас отечеству нужным».

— Жив курилка, жив, ку-ка-ре-ку! — закричал вдруг Суворов, окончив чтение высочайшего рескрипта и обнимая недоумевавшего фельдъегеря.

— Проша, голубчик, порадуйся! — кричал он вошедшему камердинеру. — Нас не совсем забыли, отечеству еще понадобились! — И старый генерал в одном белье, в туфлях на босую ногу, начал прыгать по комнате.

— Теперь и голубчик, а две минуты назад — пьяная рожа, — ворчал Прохор.

— Ну что ж, и пьяная рожа, сегодня на радостях, наверно, пьян будешь.

— Коли ваше сиятельство позволите, — уже более мягким тоном начал Прохор.

— Ты и без моего позволения налижешься. Слава Богу, знаю тебя не один десяток лет, не в один поход с тобой ходил… Смотри готовься к новому… Теперь долго здесь не засидимся.

Приказав угостить фельдъегеря и выпив наскоро чаю, он отправился осматривать инженерные работы.

— Кончать, кончать, чтобы ничего не оставлять недоконченного, — говорил он, идя быстрым шагом по направлению к берегу Днепра.

«Давненько здесь не был, — думал он, — подвинулась ли работа?». Но каково же было его удивление, когда он увидел, что добрая половина его приказаний не приведена в исполнение. Хорошего расположения духа как не бывало. Он грозно набросился на полковника.

— Виноват, ваше сиятельство, я приказал капитану Языкову, но он по нерадению не исполнил.

Суворов схватил валявшуюся на земле хворостину.

— Не вы виноваты, — сказал он с сердцем полковнику, — а вот кто, — и он начал хлестать хворостиной по собственным сапогам, приговаривая:

— Не ленитесь, не ленитесь, кабы не ленились да сами почаще ходили, все было бы сделано!

Сконфуженный этою выходкою, полковник покраснел и опустил голову.

— Виноват, без оправданий, ваше сиятельство, — говорил он.

Сорвав злость и видя смущение виновного, граф успокоился и отправился дальше.

По возвращении домой его ожидал сюрприз. Подполковник Курис, посланный им в Петербург по личным делам, возвратился и ожидал его с лестною вестью.

— Ну и наделали же вы, ваше сиятельство, переполоху в Петербурге своим прошением.

— Что так? — улыбался Суворов.

— Государыня была очень недовольна.

— А мне рескрипт прислала милостивый.

— Потом и граф Безбородко и Турчанинов убедили, что вы из ревности к военному делу, а то сначала обиделась. Говорит, что вы насильно хотите заставить ее назначить вас на польскую границу.

Суворов задумался.

— А потом обошлось?

— Обошлось, слава Богу, де Рибас изо всех сил старался выставить вас, как вы есть.

— Ну, а Наташа, Дмитрий Иванович, Груша., здоровы?

— Слава Богу, здоровы, кланяются, я и письма привез.

— Ну, что говорят про графа Эльмта?

— Супруга Дмитрия Ивановича говорит, что какой же он жених, коли не православный.

— Дурит баба, да и только, не православный, а вера-то его христианская. Что ей еще нужно?

— Говорят, да и Дмитрий Иванович вторит, что князь Щербатов был бы лучшим женихом для графини Натальи Александровны.

— Князь Щербатов богат, и только. Взрачность не мудрая, но паче не постоянен и ветрен, чего в Эльмте не замечается. К тому же граф молод, полковник. Мать добродушна и скупа, тем они и богаты. Юноша тихого характера, с достоинством и воспитанием; лица и обращения не противного; в службе беспорочен и в полку без порицания; в немецкой земле лучше нашего князя; под Ригой имеет деревни.

— К тому же, говорят, — продолжал Курис, — рука у него больна.