Суворов. Чудо-богатырь

Положение Кинбурна было весьма важно. Эта небольшая крепость очень затрудняла вход в Днепр и не допускала прямого сношения Очакова с Крымом. Значение Кинбурна понималось и турками, а потому Суворов сосредоточивал на косе большие силы.

Привезенное Решетовым известие подтвердилось на другой же день. Сильная эскадра легких турецких судов атаковала русский Фрегат и бот. Нападение было неудачно, фрегат и бот отбились, потопив две турецкие канонерские лодки, — таким образом, война началась.

Императрица, опасаясь за судьбу Кинбурна, писала Потемкину: «Молю Бога, чтобы вам удалось спасти Кинбурн».

Все надежды возлагались на Суворова. Императрица, допуская возможность взятия Кинбурна, писала Потемкину: «Не знаю, почему мне кажется, что Александр Васильевич Суворов возьмет у них в обмен Очаков.

Весь сентябрь турки бомбардировали. Кинбурн, но безуспешно, наконец, наступило знаменитое в русской истории 1 октября.

Изо дня в день турки посылали со своих кораблей массу снарядов в крепость, но снаряды либо не долетали, либо приносили мало вреда. Солдаты так привыкли к бомбардировке, что не обращали на нее никакого внимания, Но вот в конце сентября турецкие выстрелы смолкли, несмотря на то что флотилия их значительно увеличилась.

— Наконец-то решились, — обратился как-то вечером Суворов к своему штабу, — теперь будьте готовы, господа, эго затишье перед бурей: не сегодня-завтра турки сделают высадку.

Перспектива предстоящей схватки, видимо, доставляла ему большое удовольствие и оживляла его. Всегда деятельный и энергичный, теперь он словно превратился в ртуть. Одно приказание летело вдогонку другому, резервы стягивались, генерал беседовал с солдатами.

— Кто, братцы, в Гирсове со мною был в прошлую войну? — обращался он к солдатам.

Оказывалось, что старых ветеранов было немало.

— А помните, братцы, как знатно мы турок разнесли тогда?

— Как не помнить, батюшка, теперь знатнее разнесем.

— Спасибо, родные, спасибо, я в этом уверен.

— О чем ты задумался? — спрашивал генерал молодого еще солдата, задумчиво смотревшего на турецкую флотилию.

— Думаю, ваше превосходительство, что помещения у нас маловато, куда мы девать будем такую уйму пленных, ведь, почитай, для них всего Кинбурна будет мало., придется в плен не брать, а добивать.

Решетова, сопровождавшего всюду генерала, и радовала, и удивляла та уверенность в победе, которую он замечал во всех ротах и батальонах.

— Чем объяснить такую уверенность? — спрашивал он у своего товарища. — Нахальством я объяснить не могу, наш солдат не нахален.

— Совершенно верно, он очень скромен, но уверен в себе и в своем начальнике; солдат привык к тому, что где Суворов, там и победа.

Молодые люди разговаривали, сидя на большом камне у дороги, ведущей в крепость. Длинною лентою тянулись вызванные войска, за ними следовали обозы.

— Вот и коляска какая-то едет, — заметил собеседник Решетова, — в ней какая-то дама… Кто бы это мог быть в такое неподходящее для дамского путешествия время.

Коляска подвигалась все ближе и ближе, она почти поравнялась с камнем, на котором сидели офицеры, как из нее стремительно выскочила молодая девушка и бросилась к Решетову на шею.

— Филипп, милый мой, дорогой, ненаглядный, — лепетала она, обливаясь слезами и прижимаясь к груди молодого человека, — ты у меня теперь один, я совсем сирота…

— Лина, радость моя., как ты сюда попала? — спрашивал Решетов, покрывая жаркими поцелуями лицо и голову молодой девушки.

— Видишь, — указала она на траурное платье, — отец умер, я и отправилась к тебе, чтобы С тобою, мой милый, разделять и труды и опасности, без тебя жить не могу.

Решетов, не помня себя от восторга, бережно взял на руки невесту и донес ее до экипажа.

Неожиданный приезд Лины Глинской привел Суворова в восторг.

’ — Молодец, помилуй Бог, молодец, адмиральская дочка вся в отца… Ну, тебя можно от души поздравить, Филипп Иванович, с такою невестой, — говорил он Решетову.

Когда же первые восторги поулеглись, Решетов и Суворов призадумались, как быть; не говоря о том, что пребывание молодой девушки в крепости во время штурма небезопасно, положение ее и в более спокойное время было бы щекотливо.

Суворов предложил своему адъютанту временно отправить невесту в Гавань глубокую или в Херсон.

— Только не в Николаев, — добавил он. — Там, где светлейший, молоденькой девушке в сто раз опаснее, чем под турецкими ядрами.

Решено было, что Лина в тот же день вечером уедет в Херсон, но она энергично воспротивилась этому решению.

— Там, где ты, там и я, — отвечала она жениху. — Твоя опасность должна быть и моею, убьют тебя — я жить не хочу, да и не буду. Здесь есть церковь, есть и священник. Завтра перевенчаемся… А кто может разлучить жену с мужем? Разве ее место не возле мужа? Разве она не должна делить его труды и лишения? — горячо говорила молодая девушка.

Суворов, взяв ее маленькую выхоленную ручку, вложил ее в руку Решетова и, благословив их, обнял обоих и поцеловал в головы…

Горячая слеза старика упала на лоб молодой девушки.

— Такая и моя Наташа, — промолвил он со слезами в голосе и быстро удалился в свою горенку.