Суворов. Чудо-богатырь

— Я не спорю, — говорила маркиза де Риверо Потемкину за завтраком в день празднества, — что Суворов крепость возьмет штурмом, я не сомневаюсь ни в нем, ни в ваших солдатах, князь, но главнокомандующий на взятие крепости должен смотреть шире, чем его генералы — потомство и история будут считаться не с вашими подчиненными, князь, а с вами, а история неумолима, она не простит вам лишнего кровопролития. Зачем тратить тысячи человеческих жизней, когда крепость можно вынудить к сдаче осадою.

— Это и мое мнение, дорогая маркиза, — отвечал Потемкин, — но императрица настаивает, Суворов не отстает.

— Будьте тверды, князь Суворов не должен забывать, что вы его начальник… Соберите, наконец, военный совет.

Потемкин только вздыхал. Он знал, что постановление совета развяжет ему руки и оправдает его перед государыней. Но оправдает ли его перед собственной совестью?..

Он предчувствовал, что генералы, зная его мнение, ему же в угоду выскажутся в том же духе, один лишь Суворов останется при своем мнении, а мнение Суворова для него важнее всех генералов, вместе взятых… Как бы он хотел послушать совета этого храброго, честного старика; но что если на этот раз он слишком на себя понадеялся, если на этот раз военное счастье отвернется от него… и нерешительность овладевала князем, мысль о штурме он старался отгонять прочь.

— Авось турки сами сдадутся, — заметил он пришедшему во время завтрака принцу де Линю.

Тот саркастически улыбнулся.

— Не знаю, сдадутся ли, — отвечал принц, — но по крайней мере, теперь узнал, что слово «авось» у вас, у русских, великое слово. Это та каменная гора, на которую возлагаются все надежды…

— Вам, очевидно, принц не нравится это слово?

— Не могу этого сказать, я бы охотнее слушал другое слово: courage.

Потемкин весь вспыхнул, но ничего не ответил и перевел разговор на посторонние предметы. По-прежнему был любезен с принцем, а по окончании завтрака приказал своему штабу готовиться к рекогносцировке.

— Надеюсь, дорогой принц, — обратился он к де Линю, — вы не откажетесь принять участие в рекогносцировке крепости, равно как дать ваши советы.

— Не только в рекогносцировке, но и в штурме, — с живостью отвечал принц. — Разрешите, князь, взять с собою и моего сына.

Через час Потемкин в сопровождении громадной свиты скакал к очаковским стенам. Турки открыли по скачущим губительный огонь. Гранаты и бомбы осыпали штаб Потемкина, вырывая из рядов его конвоя и людей и лошадей, но светлейший, как бы игнорируя опасность, шутил с окружавшими и, подъехав на расстояние 300 шагов к крепости, внимательно начал смотреть в зрительную ’ трубу. Несколько офицеров из его свиты было переранено и убито, но светлейший не замечал опасности, и лишь тогда, когда граната сразила наповал находившегося при нем дежурного генерала, он повернул коня к лагерю.

— Видите ли, дорогой принц, — говорил он по дороге де Линю, — слово «courage» знакомо и нам, у нас оно называется храбростью, которой свидетелем вы были только что. За свой счет я имею право быть храбрым, но за счет армии — никогда. Вы сами видели очаковские стены, видели их артиллерию и должны согласиться, что проявление храбрости с моими силами было бы безумием.

Принц хотя и не разделял взгляда — главнокомандующего, но не возражал ему.

Доказав личную свою храбрость, Потемкин в хорошем расположении духа возвратился к себе. Дома его ожидала записка маркизы де Риверо, приглашающей князя к себе по неотложному делу.

— Вы знаете, дорогая маркиза, — говорил он, входя к певице, — что не только неотложное дело, но малейшее ваше желание — и я весь в вашем распоряжении.

Но молодая женщина надула губки.

— Я на вас сердита, вы совсем не думаете обо мне, да, впрочем, что я для вас — игрушка, забава минутной прихоти, обо мне говорить не будем, но вы не думаете и о ваших обязанностях…

— Бог знает, что такое, дорогая маркиза, вы положительно не в духе.

— Есть от чего. Не знаю, как посмотрели бы вы, если бы любимая вами женщина делала то, что делаете вы.

— Что же я делаю непозволительного, моя милая?

— Вы рискуете жизнью из-за того, что какой-то старый болтун вздумал делать вам туманные намеки насчет храбрости. Вы пожелали доказать ему, что вы не трус — это недостойно вас, главнокомандующего, государственного человека. Люди, подобно вам стоящие на высоте, не должны рисковать своею жизнью, их жизнь нужна государству.

Потемкин улыбался.

— Я нисколько не удивлюсь, если вы завтра же пошлете всю вашу армию на штурм и положите ее на месте до одного солдата только для того, чтобы показать болтуну де Линю, что русские умеют умирать. Задача государственного человека заключается не в умении умирать, а в умении жить с пользой для своего государства и отечества.

— Полно, мой ангел, не сердитесь, — целовал светлейший ручки хорошенькой женщины, — помиримтесь. Сознаю, что я погорячился, самолюбие мое было задето, но вы прекрасно знаете, что жизнью солдат я дорожу и не стану ими жертвовать, пока не настанет время, а время еще не настало.