Суворов и Кутузов (сборник)

Никита Иванович Панин, главный воспитатель мальчика-цесаревича Павла Петровича, гурман и сластолюбец, говорил у него за столом по преимуществу о женщинах. Эта тема была наиболее интересна Панину. Он позволял себе в присутствии мальчика касаться самых щекотливых вопросов, без стеснения рассказывал разные скабрезные истории. Так, например, Никита Иванович рассказал о том, как в Швеции за придворным столом зашла речь о «цитерном» мужестве. Все мнения сошлись на том, что в этом деле сильнее турок нет. А одна графиня, не покраснев, возразила: «На турок только слава, а я доподлинно знаю, что они не могут тягаться с русскими!!»

В другой раз за тем же обеденным столом наследника почтенные государственные мужи, не стеснявшиеся мальчика, стали разбирать физические достоинства актрисы Лагланд. Захарий Чернышев заметил, что он предпочитает полных, а Лагланд худа, как семь смертных грехов. И тут в разговор вдруг вмешался десятилетний Павел. Он сказал, вероятно, услышанную где-то фразу, не понимая ее скрытого смысла: «Лагландша потому худа, что прошла через несколько рук!» Это вызвало бурное восхищение почтенных воспитателей.

Мать Павла, императрица Екатерина II, тоже не всегда говорила с мальчиком о том, о чем следовало бы. Она с приятной улыбкой, словно беседовала не с сыном-ребенком, а с галантным принцем де Линем, допытывалась у Павла, которая из фрейлин ему больше всех нравится. И маленький Павел оказался тактичнее матери, ответил: «Мне все равны».

Дворцовая жизнь в Гатчине отличалась от дворцовой жизни в Петербурге, но в одном сохранялось сходство: и в Гатчине, и в Петербурге благоденствовали дворцы и бедствовали хижины.

После первых приветствий Михаил Илларионович стал поздравлять великого князя с рождением пятой дочери.

Павел Петрович улыбнулся:

– С дочерьми я догнал тебя, Михаил Ларионович, а вот с сыновьями – перегнал!

– Что же поделать, ваше высочество! – с шутливой виноватостью развел руками Кутузов.

Павел Петрович тотчас же спросил, как поживает Екатерина Ильинишна, как дети.

Михаил Илларионович поблагодарил великого князя за внимание, кратко сказал о своей семье. Затем он выразил соболезнование по поводу смерти младшего брата Марии Федоровны, вюртембергского принца Фридриха. Принц уехал летом 1791 года в армию Потемкина и скоропостижно умер в Галаце.

Павел заговорил о смерти Потемкина, который умер через два месяца после принца Фридриха. Потемкин присутствовал при отпевании, вышел из церкви, и ему вместо кареты вдруг подали к крыльцу погребальную колесницу, приготовленную для покойного принца. Потемкин в ужасе отшатнулся: он был чрезвычайно мнителен и суеверен.

Павлу Петровичу были близки переживания Потемкина, верившего во все таинственное.

– Это удивительно, непостижимо! – говорил он, шагая по кабинету прусским шагом.

Кутузов не находил в этом ничего удивительного – во всем был виноват разиня-церемониймейстер, – но смолчал.

Наследник с увлечением заговорил о своем войске, жалел, что Кутузов приехал поздно и не успел застать вахтпарад. И тотчас же сел на своего любимого конька – вспомнил о Фридрихе II.

Павел Петрович уважал Кутузова за то, что его когда-то принимал сам Фридрих II.

– Вам повезло, Михаил Ларионович: вы видели этого орла! – возбужденно говорил наследник, продолжая ходить по кабинету.

Кутузов невольно вспомнил сцену приема. Фридрих II вышел к русскому подполковнику со шляпой и костылем в руке. Синий мундир его был неряшливо засыпан нюхательным табаком. Голову этот «орел» держал не по-орлиному, а скорее по-вороньи – набок, направо.

– Да, имел счастие видеть короля, – ответил Кутузов, хотя и не разделял любви Павла Петровича к Фридриху II.

Павел Петрович стал превозносить прусскую линейную тактику. Михаил Илларионович слушал и думал: «Отстаешь, батенька, от жизни: ничего твоя линейная тактика не стоит!» Но из вежливости поддакивал и соглашался.

Затем Павел пригласил гостя к обеду.

Обед в гатчинском дворце был прост и скромен во всех отношениях. Великий князь ел не на золоте, как его мать, а на фарфоре: когда Павел Петрович путешествовал по Европе, ему в Берлине подарили саксонский сервиз.

Здесь за столом не слышалось фривольных шуток и каламбуров, как у императрицы Екатерины. Разговор был пристоен и тих.

Мария Федоровна, словно наседка любившая детей, подробно расспрашивала Михаила Илларионовича о его пяти дочерях.

Павел Петрович говорил о Турции, куда был назначен Кутузов.

Кроме известных Михаилу Илларионовичу приближенных «малого» двора – Бенкендорфа, Плещеева и фрейлин Нелидовой и Аксаковой, за обедом присутствовал незнакомый молодой капитан Аракчеев, которого Павел рекомендовал Кутузову.

– Это человек, умеющий носить панталоны!

Так Павел Петрович называл людей с твердым характером.

Аракчеев был высок, жилист и сутуловат, с большими ушами и мясистым, некрасивым носом. В его серых, холодных глазах светилась хитрость. Всем своим обличьем капитан напоминал большерукую, нескладную, хотя и не лишенную некоторого ума, обезьяну.