— Нет, это уже ошеломляет меня. Я думаю о нем, жажду его прикосновений, объятий.
— Тогда почему бы тебе не ответить на его сообщение?
— Потому что, мам. Я не хочу быть секретом. Женщиной, которая носит мужское кольцо, но не проводит время с его друзьями. Чьи родители даже не знают о моем существовании. Я не хочу возвращаться к человеку, который не может рассказать мне о своем прошлом. Если бы я хоть немного знала о Ванессе и о том, кто она такая, мы бы, наверное, не оказались в таком положении. Но я пыталась. Я много раз пыталась заставить его рассказать мне больше о своем прошлом, но он не захотел. — Я качаю головой. — Может, я и влюблена в него, но не хочу быть с тем, кто отдает мне только часть своего сердца, а не все.
Она торжественно кивает.
— Я понимаю, но также не хочу, чтобы ты упустила что-то такое потрясающее, потому что проецируешь прошлые отношения на новые.
Она встает и похлопывает меня по руке, прежде чем покинуть мою комнату.
Я откидываюсь на спинку кровати и натягиваю одеяло на плечи.
Не думаю, что это то, что я делаю.
Но если бы Крис рассказал мне о своих чувствах, а не лгал, я бы не оказалась у алтаря. Неужели я выпытывала у Рэта информацию, чтобы снова не пострадать?
Думаю, это не имеет значения, потому что он все равно причинил мне боль.
Тук. Тук.
— Открыто, — говорю я, попивая кофе из чашки которую принёс папа.
Сегодня мой последний день безделья. Завтра, убеждаю я себя, я вернусь на работу и буду строить из себя сильную женщину. Меня подташнивает при мысли о возвращении, но я знаю, что не могу прятаться вечно. У меня была неделя перерыва, и пора снова обуть туфли на шпильках и вернуться к работе.
Дверь со скрипом открывается, я поворачиваю голову и вижу бабушку входящую в мою комнату.
— Что ты здесь делаешь? — Спрашиваю я, внутренне ругая родителей за то, что они позволили ей подняться сюда.
— Я пришла, чтобы украсть кое-что из твоей детской одежды. — Она закатывает глаза и устраивается поудобнее на моей кровати. — Как ты думаешь, зачем я здесь? Чтобы извиниться.
— Что ж, извинения не принимаются, так что забирай свои фальшивые болезни и уходи.
— О, так мило, что ты думаешь, будто твоя язвительность заставит меня уйти. Я знаю тебя всю твою жизнь. Это не срабатывало, когда ты была ребенком или подростком, и не сработает сейчас. Я твоя бабушка, и ты меня выслушаешь.
— Именно так, — отвечаю я. — Ты моя бабушка, а значит, должна защищать меня, заботиться, учить всем своим премудростям, а не обманывать меня.
— И именно это я и делала. Я защищала тебя.
— Защищала меня от чего? — Усмехаюсь я.
— От того, что ты совершила огромную ошибку и больше не позволяешь себе любить.
— О ч-чем ты говоришь? — спрашиваю я, чувствуя, как обжигающий взгляд проникает сквозь щит, который я воздвигла между нами.
— Три года, Чаки. Прошло три года с тех пор, как ты смотрела на другого мужчину. И в течение этих трех лет я видела, как ты замыкаешься в себе. Я видела, как ты сторонилась любых романтических отношений, слишком долго оплакивая отношения, которые в итоге оказались не такими, каких ты заслуживаешь. А потом я увидела тебя рядом с Рэтом. — Она качает головой. — Не мое дело было вмешиваться, понимаю, но я также не могла больше этого выносить. И я скажу тебе то же самое, что сказала ему…
— Ты разговаривала с ним?
Она кивает головой.
— Вчера я была у него дома и вот что скажу, Чаки, если бы этот парень играл с тобой и использовал, он бы никогда так не выглядел.
Перекатывая ворсинку на одеяле, я спрашиваю:
— Он плохо выглядел?
— Чаки, уголки его рта и волосы были измазаны глазурью.
О боже… Я пытаюсь сдержать улыбку, но ничего не могу с собой поделать. Я хихикаю и прячу лицо в ладонях, позволяя хихиканью взять верх. Рэт и выпечка в сочетании с тем, как он все время нервно проводит рукой по волосам, — все это должно было когда-нибудь его достать.
— У него в волосах была глазурь?
— Да, видеть его в таком состоянии было, мягко говоря, унизительно.
Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше и придает уверенности.
Завтра мне нужно идти на работу.
— И что ты ему сказала?