Свадьба палочек

Хью, я на Самосе, и здесь славно. Это путешествие пошло мне на пользу, потому что греки так неторопливы. Поспевать за ними легко. Я видела парня, въехавшего на мотоцикле прямо в таверну… они дают целый лимон, чтобы выжать на кальмара, в воздухе запах горячих цветов.

Я часто обедаю в ресторанчике под названием «Мыльный гриль». Здесь подают вкуснейшие гиросэндвичи — из лепешки питы, мяса ягненка, картофеля-фри и цацики. Ты готовил для нас такие. Как это говорят ? Даже один волосок отбрасывает тень. В данном случае один сэндвич.

Когда это прекратится, Хью? Когда я смогу, свернув за угол своей жизни, не натолкнуться на тебя, на твои сэндвичи, твой призрак, мои воспоминания — на все, что было?

Однажды ты сказал: «Все течет». Это не так, Хью. Слишком многое останавливается, и, как ни старайся, его не сдвинуть с места. Память, например. И любовь.

Миранда.

Закончив читать, он прищелкнул языком и покачал головой.

— Самос, Самос — Он произнес это слово дважды, будто пробовал его на вкус. В выражении его лица невозможно было обмануться: облегчение. Егб нисколько не огорчало, что меня нет.

— Дорогой, почта пришла? — В комнату вошла Шарлотта, за ней следом вбежал молодой далматинец, с рычанием трепавший край розового полотенца, которое она тащила за собой. Хью показал ей мою открытку. Взглянув на нее, она подняла брови.

— Миранда?

Он без колебаний позволил ей прочитать текст. Она взяла мое послание, наклонила голову, как делают те, чьи очки слишком слабы, быстро пробежала строчки глазами и вернула открытку Хью.

— Сколько лет ты ее не видел? Восемь? Он перегнул открытку пополам.

— Девять. Это немало.

— Но она до сих пор продолжает тебе писать. — Это было утверждение, а не вопрос.

Он поднял руку и пожал плечами, словно говоря: «А что я могу поделать?»

Пес положил передние лапы ему на грудь и лениво потянулся. Хью обнял его голову и поцеловал в морду.

Шарлотта погладила собаку.

— Странно, правда? Миранда — единственная из твоих подружек, которая осталась тебе верна. Тебе столько пришлось из-за нее вынести, и вот поди ж ты, десять лет спустя она шлет тебе открытки из своих путешествий.

Вывалив изо рта язык, походивший на длинный красный ремешок, пес стал бодать лбом ногу Хью. Они засмеялись. Хью сказал:

— Великолепная дрессура, — и оттолкнул его. В комнату вбежал мальчик.

— Папа! На улице потемнело. Затмение сейчас начнется. Пошли! — Он потянул отца за руку, но того невозможно было сдвинуть с места, и мальчик один бросился прочь из комнаты.

Лицо Шарлотты посуровело, она кивнула в ту сторону, куда умчался ребенок.

— Что, если бы ты остался с ней? Его бы тогда не было на свете.

Хью протянул руку и погладил ее по щеке.

— Но я с ней не остался. Не думай об этом, дорогая.

— Я все время об этом думаю. Слава богу, что ты с нами.

— Ты победила, Шар. Только взгляни на эти ее открытки. Она так жалка.

Шарлотта приложила палец к его губам — выбирай, мол, слова.

Телевизионная картинка внезапно сменилась сценой из «Амаркорда» — любимого фильма Хью. На звук телевизора наложился какой-то другой, непонятный звук — из-за моей спины. Но спустя мгновение я его узнала — это был стук когтей по паркету.

Я обернулась — в кухню вошел молодой далматинец. Он улегся на пол и взглянул на меня. Стал вилять хвостом. Тот самый пес, которого минуту назад я видела по телевизору в доме Хью, был теперь со мной.

— Его зовут Боб.

Голоса быстро забываются, и лишь немногие мы помним до конца дней. Даже если мы потеряли тех, кому они принадлежали, целую жизнь тому назад. В дверном проеме стоял Джеймс Стилман. Но это был Джеймс, которого я не знала — всего лишь однажды видела это лицо на фотографии.