Свадьбы

На Крошку заругались, но он был не из пугливых.

Подскочил тут к нему казак седоусый, Петька Поспешай.

— Гей, атаман. Возьми меня с собой в Азов от позора. С сыном пойду.

— Спасибо тебе, — сказал Крошка, — Азову каждый человек ныне дорог. Мало в Азове людей, а сила идет против него несчетная. Только я, казак, не в Азов иду, а к себе, за Пороги, хочу войско привести в помощь славному казачьему городу. Азов запорожцев приютил в плохую годину, и мы его не оставим в беде.

Пригрозили атаманы черкасские Петьке Поспешаю, казаки в бока ему потыркали, но отпустили с миром.

А Петька Поспешай и в семнадцать лет Поспешаем был, когда сбежал из Переславля-Залесского, и в пятьдесят Поспешаем остался. Голова седая, а лицо мальчишеское, круглое, глаза смешливые: гляди и гляди за ним. Человек Петька не злой, а как выставит себя перед всеми, покашляешь. Степенные люди сторонились шутолома.

Вот и опять Петька пошутил.

Ощипал живого петуха, один хвост ему оставил, прокрался на двор атамана, посадил петуха на крышу и веревочкой к трубе привязал. Бегает петух по крыше атамановых хором, щипаными крыльями машет, орет по-дурному, а народ тут как тут. Хохот! Валятся от хохота. При всех лезть на крышу петуха гонять — лучше головой в прорубь. Пришлось атаману из пищали пальнуть. Слава господу, глаз не подвел.

Послал атаман верных людей огородами за Петькиной душой, а у Поспешая дома двери настежь. Баба его на полу сидит и убивается:

— В Азов убежал. Сам бы — черт с ним, с дураком! Детей потащил. Семке семнадцать, казак уже, а Васятке двенадцать весен…

Петька Поспешай и впрямь сам-треть летел на конях к Азову. Васятку он с собой брать пе хотел, зря жена грешила. Васятке велено было, как подойдут к Азову, вернуться с конями домой да мать беречь, покуда казаки за казачью славу бьются.

Человек предполагает, а располагает судьба.

Ночевали в стогу сена. Проснулись старшие от Васяткиных кулаков.

К их стогу ехал турок. Поводья бросил. В седле, как на печи, сидит, уютно ему, покойно трубочку табаком заряжает, песенку мурлычет. А за этим турком, чуть дальше, еще турки на арбах: за сеном приехали.

Опамятовались казаки, скатились со стога, на коней и драпать.

Поспешай скачет и ругается на чем свет стоит: растерялся, старый осел, надо было стог-то поджечь, а потом уж и улепетывать.

Турки казаков увидали, но не погнались.

Поспешай с сыновьями сделал круг, укрыл ребят в овраге, а сам на разведку поехал. Вернулся скоро и все в затылке чесал.

— Много турок в степи. Одного Васятку нельзя отпускать.

— Так берите меня в Азов, — обрадовался Васятка.

— Берите! Турки окружили город, через Дон мы с Семкой вплавь пойдем.

— Так и я вплавь.

— Не просто вплавь, а с камышинкой.

— Так и я с камышинкой. Впервой, что ли?

— То-то и оно, что впервой. Под Азовом не шутку шутят — война. — Отец серьезно и печально посмотрел на детей. — Теперь что назад идти страшно, что вперед. Впереди войско свое, а позади атаман-дурак и город-трус.

Весь следующий день отсиживались в камышах, а ночью много не проехали. Костров в степи как пожар.

На разъезд напоролись. Хорошо, Поспешай по-татарски знал, брехнул, что они люди мансуровских мурз. Темно, не видно… Пропустили. Но ехать дальше было нельзя. Бросили лошадей и — пешком к Дону. Плыть наугад не рискнули. Решили подождать, пока рассветет.

Рассвело. И увидели казаки, что расположились они в двадцати шагах от турецкого лагеря.

Разделись, одежду и сабли в кожаные мешки: Васяткину одежду отец себе взял. Мешки привязали на грудь. По камышинке срезали. Поспешай показал сыновьям на Водяную башню и шепнул:

— Туда гребите, да потихоньку. Здесь течением сносит. Как бы раньше времени не выплыть, из воды не высовывайтесь. Турки увидят, кликнут корабль да и выловят, как сомов.

Обнялись, и один за другим под воду, булькнуло трижды и — тишина.

Камышинку на большой реке не видать, да мало ли что по реке плывет.

Мехмед устанавливал в траншее огромную пушку "пасть дракона", такими пушками ломали стены крепостей. Обладатель восьми голов, удачливый Юрем хвастливо тыкал пальцем в стену, где между зубцами стояли казаки.

— Вон мой тимар ходит. Чик-чик, и Юрем — тимариот.

— Казаки не купчишки, — мрачно и зло откликнулся Мехмед.

— Я же не спрашиваю, каких ты баранов выдал за воинов, белых или черных, когда отличился в прошлой войне…

Мехмед поднял правой рукой Юрема в воздух, покрутил и, не зная, как унять бешенство, сунул его головой в "пасть дракона".

Притихшие воины Мехмеда захохотали.

— Теперь ты понял, как честно добывают тимары? — кричали они Юрему, выпавшему из жерла пушки.

Юрем не придумал ничего лучшего — стал кланяться Мехмеду, а тот махнул на него рукой и уставился на реку.

— Смотрите-ка!

Из реки выскочили три голых существа, белые, как люди, но с толстыми черными животами. Пустились к воротам крепости.

— Су кызлары! — в ужасе закричал Юрем.

— Кожа у них как снег, и глаза, кажется, голубые, но это не морские дэвы, — усмехнулся Мехмед. — Это дэвы усатые.

— Казаки? Но зачем они приплыли в осажденный город?

— Для того, чтобы среди нас было больше тимариотов.