Свадьбы

— У нас одно спасение — победить! Бросить город и кинуться напролом через турецкую силу — это смерть. Сидеть в городе, отбивая приступы, тоже смерть: нас мало, но турки должны страшиться нас, как дьявола. Каждую ночь мы будем выходить из города и вырезать, сколько придется. Усталых в Азове ныне нет!

Осип отправил запорожцев на вылазку, а сам пошел прикорнуть. Только лег — стучат. Кто-то упорно бил молотом по железу. Осип покрутил головой: "Что за наваждение? Какие кузнецы еще завелись в цитадели?"

Стучали. Не шибко, не со всего плеча, но стучали. Осип встал. Он должен был знать обо всем в Азове.

Стук шел снизу из самых глубоких подвалов цитадели. Осип пошел на звук.

При свете двух коптилок работали три человека. Один из троих был Худоложка. Они что-то прилаживали к чересчур большому колесу.

— Бог в помощь!

Казаки встрепенулись.

— Атаман! — Худоложка, исхудавший, черный, бросил молот, протянул руку. — Погляди, атаман, чего казак Поспешай с сынишками своими удумал.

По колесу, положенному плашмя, в двух вершках друг от друга стояли мортирки да фальконеты. Две дюжины на колесо. Осип нахмурился.

— Бьет беспрерывно, — кинулся спасать свое детище Поспешай. — Из трех ахнул, повернул — еще из трех, а те, из каких пальнули, заряжай заново!

— Коли где пролом случится, поставил — и бей! — сказал Худоложка.

— Да и на густое войско можно вывести, — затараторил Поспешай, — такого, чай, турки не видали! Чай, испугаются!

— Пушчонки-то все турецкие, пленные, — сказал Худоложка.

— Чего вы меня уговариваете, — усмехнулся Осип. — Спасибо тебе, казак Поспешай.

— Так ведь, грешным делом, не сам я докумекался! — всплеснул радостно руками Поспешай. — Сынок, Васятка, меньшой. Спит вон.

Осип только теперь и заметил прикорнувшего в уголке мальчишечку. Подошел, посмотрел на хорошее, чистое, детское совсем лицо.

— Мальчишку, как пробовать будете, не тащите в пекло. Проситься будет — скажите, атаман брать не велел. Убережем детишек, Худоложка?

— Убережем, Осип. Себя убережем, значит, и детишек убережем.

— Пора, Худоложка, внутренний ров копать. Стена ненадежная стала.

— Уже начали, атаман.

— Спасибо. Посплю у вас. Стучите, а я вот с Васяткой… Часок…

Атаман лег и заснул, едва коснувшись зипуна головой.

— Мы выдохлись! — сказал Канаан-паша.

— Я потерял всех сейменов! — крикнул хан Бегадыр.

Дели Гуссейн-паша затравленно оглядывал командующих. Где былые пиры? Главнокомандующий все шесть дней провел в окопах, посылая войска на приступы. Лицо у него почернело от пороховой копоти, в глазах недоумение, руки дрожат. Поглядел на разумного Жузефа.

— О великий главнокомандующий, мы бьемся не с людьми, а с бестелесными духами! — сказал Жузеф с поклоном. — Мы теряем солдат днем под стенами Азова, а ночью нас режут, словно овец.

— Нужно прекратить бессмысленную ночную пальбу! — крикнул Канаан-паша. — Казаки подкрадываются в этом грохоте до шатров командующих.

— Завтра пушки умолкнут и без приказа, — вставил свое ядовитое слово евнух Ибрагим. — Порох иссяк.

— Я приказываю! — Дели Гуссейн-паша вскочил на ноги. — Я приказываю завтра опять идти на приступ.

— Войска ропщут, — сказал Пиали-паша.

— Но мы должны хоть чего-то добиться, — крикнул Дели Гуссейн-паша. — Приказываю овладеть Топраковом-горо- дом. Он прикрывает самую слабую стену Азова.

— Нынче каждая стена Азова слабая, — сказал Жузеф. — Стены сбиты наполовину. Уцелела только одна башня. Мы сотни раз были на стенах, мы покрывали стены знаменами, но нас всякий раз сбрасывали со стен.

— Но ведь и казаки люди! Они не бесплотны, Жузеф! Они люди, как п мы с тобой. Они смертны. Их мало. Им неоткуда ждать помощи.

— Каждую ночь пловцы пробираются в Азов, — возразил главнокомандующему умеющий вставить словцо Василий Лупу.

— Приказываю перегородить Дон! — в голосе главнокомандующего власть и ярость. — Если завтра город взят не будет, я пошлю падишаху письмо и попрошу помощи. Мы возведем новую гору и рухнем на головы казаков, как смертоносная лавина.

— Казаки копают за разрушенной стеной глубокий ров, — сказал Жузеф.

— Совет окончен! — отрубил Дели Гуссейн-паша. — Стрельбу прекратить, слушать пластунов.

Слушали в тишине.

Но в ту же ночь были сняты все часовые возле пушек.

Топраков — укрепленная слобода Азова — прикрывал самую слабую стену города. Теперь эта сторона оказалась вдруг сильнейшей. Земляные бастионы Топракова мешали турецким пушкам раздолбить стену и ту единственную башню, какая осталась в Азове. Топраков-город пал с первого приступа, но после страшного взрыва, когда погибло три тысячи янычар, турки оставили слободу, и теперь каждый раз, приступая к Азову, им приходилось выбивать казаков из Топракова. Наступательная сила увядала, а накапливать войска в слободе турки боялись, помнили урок.

Десятый день приступа начался непривычно. Турецкие пушки молчали. Не было пороха, всего по десяти зарядов на ружье.