Свадебные колокола

— Эви, милая Эви. Твоя тетушка Агата никогда не просила тебя заниматься вместо нее ее бизнесом. Ты сама говорила мне: она сбежала, не сделав никаких распоряжений относительно продолжения своего бизнеса, — заметил он. — Моя дорогая, ее мысли были заняты не бизнесом, не прибылями, не семьей и даже не тобой. Она не будет винить тебя за то, что ты не сделала ее предприятие процветающим, потому что ей безразлично. Она влюблена, а до всего прочего ей нет дела.

— Откуда ты знаешь? — спросила она, поднимая голову.

— Потому что я влюблен в тебя, Эви, и потому что только что понял, что влюбленность отметает прочь все другие соображения.

Ее поразительные глаза вдруг округлились. Она даже рот приоткрыла от удивления, хотя быстро закрыла снова.

— Ты говоришь такие слова только из-за того, что произошло прошлой ночью, ты чувствуешь себя обязанным?

Джастин встряхнул бы ее, но тогда он отодвинул бы ее от себя, а ему хотелось, чтобы она к нему прикасалась. Он, кажется, всю жизнь ждал такой вот интимной близости. Нет, он не выпустит ее из рук, пусть даже для того, чтобы научить уму-разуму.

— Ну что ж, да. Я обязан. Мы спали вместе, — осторожно напомнил он. — Само собой, такие отношения налагают на меня обязательства. Но и на тебя тоже.

— Ага! — торжествующе воскликнула она и горько всхлипнула.

— Что значит «ага»? — спросил он, сбитый с толку.

— Ты хочешь жениться на мне, потому что считаешь женитьбу своим долгом чести.

Он все еще не понимал. Она смотрела на него так, словно он вызывал отвращение. Что, собственно, плохого в долге чести?

— Что плохого в долге чести? — спросил он. — Мне казалось, что ты хотела бы, чтобы мужчина, который желает жениться на тебе, обладал честью.

Теперь настала ее очередь прийти в смущение. Разумеется, она хотела, чтобы он был честным. Он и был честным. Она любила его в том числе и за это. Но она не хотела, чтобы он делал предложение исключительно потому, что его обязывает честь. Она хотела, чтобы было потому, что он любит ее. Черт побери! Она не знала, что и думать!

— Я чувствую себя нечестной по отношению к тебе, — наконец пробормотала она, понимая, что несет вздор и что следовало бы высвободиться из его объятий. Но она ощущала себя в его объятиях настолько «на своем месте», что никак не могла заставить себя покинуть его.

— Нечестной? — удивился он, сдерживая смех. — А какой же ты себя чувствуешь?

— Нечестной, — хриплым голосом проговорила она.

— Дорогая, удивительная, беззащитная, гордая Эви, я не желторотый юнец, и хотя мой опыт отношений с прекрасным полом является более ограниченным, чем ты когда-то думала, я не являюсь девственником и не являлся таковым, когда пришел к тебе.

Она отчаянно покраснела и с удивлением заметила, как окрашивается темной бронзой и его кожа.

— Я не из тех мужчин, которых половое влечение заставляет забывать обо всем остальном. И хотя я был и всегда буду без ума от тебя, я все же мог бы уйти из твоей комнаты, задолго до того как мы достигли точки невозвращения, хотя испытал бы немалый дискомфорт и чувство вал бы себя несчастным.

Она молча смотрела на него, вслушиваясь в его слова, пытаясь найти в них скрытый смысл. Он заметил ее замешательство и снова пришел ей на помощь.

— Я, пытаюсь сказать, хотя у меня плохо получается, что, когда я занимался с тобой любовью, мысль о том, что я хочу жениться на тебе, полностью сформировалась и была принята и одобрена всем моим существом: телом, разумом, сердцем и душой. Но, признаюсь, я согрешил, Эви. Я хотел тебя так сильно, так отчаянно, что решил не говорить тебе, что люблю тебя, чтобы позволить тебе самой разобраться, испытываешь ли ты ко мне то же самое. Поэтому я, словно трус, стремился привязать тебя к себе. Именно поэтому я занимался с тобой любовью, не признавшись тебе в любви, не заявив о своих намерениях и надеясь, что ты окажешься рабой условностей и будешь чувствовать себя обязанной выйти за меня замуж. Не следовало мне быть таким самоуверенным.

Губы его сложились в кривую улыбку.

— Скажи, ты сможешь меня простить?

У нее перехватило дыхание, слезы стояли в глазах, и ей больше всего на свете хотелось ответить ему: «да! да!» и еще раз «да!». Но она привыкла не доверять мужчинам, и хотя ей очень хотелось верить Джастину и сердце требовало, чтобы она признала правдивость его слов, смятенный разум все еще сомневался.

— Почему ты любишь меня? — спросила она.

Он взглянул на нее. На ее прекрасную, словно фарфор, кожу, на ее темные, полуприкрытые веками глаза и массу спутанных шелковистых кудряшек, на ее узкие ступни, изящные предплечья, хрупкие ключицы, тонкие запястья и голубые кровеносные сосуды, просвечивающие сквозь кожу на груди. Он окинул взглядом разрушения вокруг, припомнил вырвавшееся у нее мучительное признание: «Какой прок от никчемной старой девы? Никакого. Она абсолютно никому не нужна», — и понял, что нашел ответ.

— Потому что я красивая? — тоном искусительницы спросила она.

— Разве внешность важна?

— Может быть.