Свадебный бунт

Пока он жил в городе аманатом на казенный счет, на полном продовольствии и содержании из воеводского правления, то, разумеется, жил барчонком, ничего не делал. Он проводил день в том, что гулял и забавлялся, франтя в красивом костюме по улицам и базарам, распевал песни киргизския и русския, да прельщал горожанок, и купчих, и боярынь и офицерш своим красивым лицом. Многое и многое сходило ему с рук!.. Ведь он аманат! Когда власти астраханские стали догадываться, что ханчик выкуплен не будет, что он брошен и застрял у них, то содержание, конечно, сделалось хуже, денег стали отпускать все менее. Затем от просторного дома в татарской слободе перевели кайсацкого аманата уже без свиты в стрелецкую слободу. Вскоре и содержание прекратилось. Понемногу дело дошло до того, что кайсацкий князек стал голодать. Пришлось изворачиваться, чтобы достать средства на пропитание, так как подьячие воеводского правления утягивали и те малые деньги, которые воевода изредка, уже из жалости, приказывал выдавать на пропитание аманата.

Затем с переходом в православие и с записью в астраханские обыватели, в разряд «гулящих людей», т. е. не имеющих никакой оседлости, началась и новая жизнь: будто «на юру», будто «сбоку-припеку».

За это именно время бывший князек Дондук-Такий, под именем уже Лучки Партанова, стал кидаться на всякие ремесла и разные затеи ради требования прихотливого ума, но равно ради зашибания денег. Но, вместе с тем, в какой-то несчастный день, когда именно — сам Лучка не помнил, он стал запивать, а запив, начал буянить.

Теперь одно только удивительно было астраханцам, что Лучка, бывший часто мертво пьяным, валявшийся на улицах иногда целые ночи, иногда и зимой, все-таки, во дни трезвости выглядывал молодцом и даже красавцем. Он мог еще прельстить всякую астраханку. К нему даже засылали сватов от домовитых и зажиточных лиц. И не одна девушка мечтала выйти замуж за красавца буяна Лучку, надеясь, что его исправит семейная жизнь и достаток.

Но Лучка, был, очевидно, не из той породы, чтобы жениться, обзавестись семьей и начать жить мирно и порядливо.

Лучка объяснял, что пьет с горя, бунтует тоже с горя, но он лгал. Этого горя у него не было, так как об родине он не жалел. Для него убийство и расправа под пьяную руку с кем-нибудь на улице были каким-то лакомством, доставляли какое-то наслаждение.

XIV

Рядом с местом заключения, где томились люди в яме, в большом каменном доме, который внешним видом своим очень походил на судную избу, т. е. был такой же плотный, гладкий, из розового кирпича, с таким же фронтом и подъездом, все окна были отворены и всюду виднелись празднично одетые фигуры военных, духовных и посадских. Хозяин праздновал день своего рождения и назвал гостей из самых видных и именитых обывателей города. В доме этом жил полковник Никита Григорьевич Пожарский, прямой начальник и комендант немногочисленного кремлевского войска.

Пожарский был пожилой и женатый человек, но на вид крайне моложавый, по нраву своему беззаботно веселый, подвижной, балагур и шутник. Как начальственное лицо в городе, он был деятелен, строг и взыскателен, смел и решителен во-время.

Этот человек был прямая противоположность воеводы Тимофея Ивановича. Даже относительно склонности ко сну и отдохновению они реско отличались. Воевода спал, когда только мог, даже сидя в канцелярии своей за зерцалом. Полковник Пожарский, наоборот, хвастался, что ложится спать последний в городе перед полуночью и поднимается вместе с солнцем круглый год. Если солнце запаздывало в иное время года, то и Пожарский позволял себе лишний часок потягиваться на кровати. В городе к полковнику все относились с уважением, от властей гражданских и духовных до всех именитых инородцев. Пожарский стал лишь недавно астраханским должностным лицом, ибо служил прежде в Киеве и числился офицером полевой пешей команды, называвшейся уже московским полком. Он был лично известен могущественному Александру Даниловичу Меншикову и теперь надеялся скоро заменить очумевшего от лени и тучности Ржевского, так как воеводство Астраханское было ему уже с полгода обещано Меншиковым при первом случае Пожарский нетерпеливо желал и ожидал этого случая. Иногда он надеялся, что Ржевского как-нибудь разобьет паралич, иногда же, видя, что толстяк не хочет ни болеть, ни умирать, Пожарский рассчитывал, что случится какая-либо беда в Астраханском округе, прогневается строгий царь и непременно укажет ссадить тотчас с воеводства малоумного и ленивого воеводу.