Свадебный бунт

Красная площадь, зубцы кремлевскихъ стѣнъ, многія базарныя площади и заставы покрылись изуродованными и обезглавленными трупами. Казалось, вся Москва была въ крови, а смрадъ отъ гніющихъ тѣлъ, не только не убранныхъ, но «нарочито» разбросанныхъ по городу, въ устрашеніе жителей, наводилъ ужасъ и трепетъ на самаго мирнаго москвича. Сотни стрѣльцовъ были казнены, дома ихъ описаны, отобраны и раздарены любимцамъ царя, а жены, дѣти и домочадцы казненныхъ пошли по міру, на всѣ четыре стороны.

Много теперь бродило по Россіи, на самыхъ даже дальнихъ окраинахъ, такихъ молодцовъ, какъ Барчуковъ, и повсюду, до самыхъ дальнихъ предѣловъ Русской земли, въ Литву, въ Сибирь, въ Архангельскъ и въ Астрахань разносились вѣсти, передаваемыя очевидцами, о новыхъ порядкахъ, наступающихъ съ новымъ молодымъ царемъ.

И добродушный людъ православный, изъ края въ край всей земли Россійской, не винилъ царя.

«Царь тутъ, почитай, не причемъ. Конецъ свѣта настаетъ и свѣтопреставленіе не нынче — завтра будетъ. Вотъ въ чемъ вся причина!»

А многіе богобоязные люди смиренно вѣрили, что царь этотъ Петръ Алексѣевичъ — не царь, а самъ Антихристъ, принявшій царскую личину. Вольнодумныя головы хитро сообразили, рѣшили и громко говорили, что Петръ Алексѣевичъ «обмѣнный» царь, подмѣненный басурманомъ, чтобы «полатынить» всю Русскую землю.

Степанъ Барчуковъ, послѣ казни отца, дяди и брата, уцѣлѣлъ только потому, что не успѣлъ еще, какъ подростокъ, надѣть стрѣлецкій кафтанъ. Будь онъ на годъ, на два старше, то былъ бы теперь тоже въ числѣ казненныхъ. Тюрьмы онъ, конечно, не избѣжалъ и, просидѣвъ три мѣсяца въ числѣ другихъ сотенъ безвинныхъ преступниковъ, онъ точно такъ же, какъ и многіе другіе, освободился тайнымъ бѣгствомъ. Это было и не трудно. Московскіе правители сами не знали, что дѣлать съ цѣлой оравой заключенныхъ по острогамъ, ямамъ и даже подваламъ частныхъ домовъ. Бѣгство этихъ заключенныхъ было имъ на-руку.

Въ темную ночь Барчуковъ бѣжалъ изъ подвала одной кремлевской башни вмѣстѣ съ цѣлой дюжиной другихъ молодцевъ. Послѣ двухъ, трехъ дней поисковъ по Москвѣ онъ нашелъ мать, но едва живую послѣ всего пережитаго. Женщина, потерявшая въ одинъ день мужа, брата и старшаго сына, была почти помѣшана. Свидѣвшись съ своимъ любимцемъ Степаномъ, стрѣльчиха немного ожила, и они вмѣстѣ рѣшили тотчасъ же уходить изъ Москвы къ одному родственнику, въ Коломну, который былъ человѣкъ зажиточный, старовѣръ, извѣстный своей начитанностью и сношеніями своими по всей Руси.

Родственникъ-купецъ принялъ вдову съ сыномъ ласково, но надломленная горемъ женщина прожила только два мѣсяца. А юнаго Степана тоска взяла въ Коломнѣ послѣ Москвы. Ему было тѣсно и душно, и невольно приходило на умъ, что если родное гнѣздо на Москвѣ разорено, то, стадо быть, судьба ему быть вольнымъ шатуномъ по всему Божьему міру. Но что дѣлать ему — вотъ задача?

Думалъ онъ съ дѣтства быть такимъ же стрѣльцомъ, какъ отецъ и вся родня, а теперь и войска такого, сказываютъ, на Москвѣ не будетъ. Какое же дѣло себѣ надумать? Дѣло навязывалось само собой, мысль о немъ копошилась въ головѣ. щемила сердце, волновала душу. Только одно дѣло и можетъ у него быть — отомстить правителямъ и палачамъ за смерть отца и брата.

Вотъ что стало постояннымъ помысломъ и неизмѣннымъ желаніемъ молодого Барчукова, какъ и многихъ сотенъ иныхъ молодцевъ въ его лоложеніи. Не онъ одинъ на Руси былъ приведенъ судьбой къ такому рѣшенію.

Умный старовѣръ-начетчикъ, побесѣдовавъ съ родственникомъ нѣсколько разовъ, только утвердилъ его въ этихъ мысляхъ и намѣреніяхъ. Коломенскій раскольникъ оказался настолько знающимъ и важнымъ человѣкомъ, что могъ лучше чѣмъ кто-либо помочь Степану и направить его… Онъ тотчасъ же состряпалъ и выдалъ Барчукову двѣ грамотки. Первая была — проѣзжее письмо, или видъ, конечно, «воровской», то есть поддѣльный, вторая же — возмутительное «письмо», въ которомъ было прописано, что государя на Москвѣ нѣтъ, что онъ опять отъѣхалъ въ басурманскую землю, а на Руси оставилъ править за себя Александра Меншикова, и что первымъ дѣломъ, порученнымъ ему уѣхавшимъ царемъ, будетъ разореніе храмовъ Божьихъ, указъ кланяться «болванамъ» и избіеніе новокрещенныхъ по-христіански младенцевъ.

Письмо это Степанъ долженъ былъ повсюду путемъ-дорогой читать и давать списывать грамотнымъ для распространенія.

Молодой малый съ своимъ подложнымъ видомъ изъѣздилъ немало городовъ, побывалъ и на Волгѣ, вездѣ кое-какъ перебиваясь, нанимаясь, то работникомъ, то приказчикомъ къ боярамъ и купцамъ. Прошло года три, и мысль объ отомщеніи была давно уже забыта имъ, бунтовщицкая грамотка коломенскаго дяди была давнымъ-давно заброшена въ рѣчку, и на умѣ у молодца явилось совсѣмъ иное желаніе: пристроиться гдѣ-нибудь и зажить мирно и счастливо.