Свечка. Том 1

Так и остались лежать вериги конца двадцатого столетия под топчаном о. Мартирия, и, ложась спать, словно невзначай он касался их рукой и вздыхал – как если бы то была любимая женщина, с которой можно общаться, но которой нельзя обладать.

Но вообще о. новый Афанасий благоволил к о. Мартирию, видимо помня слова, сказанные о. Афанасием старым, когда принимал у того дела:

– Береги о. Мартирия. В нем – сила.

О. старый Афанасий произнес это, давясь слезами, так как совсем не хотел отправляться на новое место служения – в небольшой русский монастырек под Лос-Анджелесом, где-то рядом с Голливудом. Он не объяснил тогда, какую силу о. Мартирия имеет в виду, но ценность наказа возрастала многократно оттого, что причиной ссылки в «поганую американщину» был не кто иной, как все тот же о. Мартирий.

Как видим, сила о. Мартирия пугала и отталкивала и мир зоны, и мир монастыря, что же касается мира, расположенного между первым и вторым, просто мира, в котором все мы, грешные, живем, то тут отношение к дюжему монаху было сложным и многообразным: одни любили его, другие ненавидели, а у третьих эти чувства переплетались в диалектическом единстве.

Одно можно сказать определенно: в миру о. Мартирий был популярен. Хотя сам он популярности не искал, бежал ее и прятался от нее в своей трасформаторной будке. И равно, как в зоне и в монастыре, в миру вел себя нелицеприятно и жестко. Так, на просьбу известного в прошлом советского, а ныне русского писателя благословить его на написание большого романа о возрождении в России православия, такого благословения не дал, сказав, что православие в его романе не нуждается.

– Почему? – удивился растерявшийся советский классик.

– Православию правда нужна, а как может человек, который всю жизнь врал, правду начать говорить? Помолчите лет десять, а лучше двадцать, а потом, если захотите, скажете, – глядя в пол, проговорил суровый монах.

– Так я тогда не успею! – обиженно воскликнул живой, но увядший классик.

– К Богу? – спросил о. Мартирий, поднимаясь.

Согласитесь, это уже не жесткость, а жестокость.

Или приходит к нему бывшая советская женщина, а ныне православная христианка и жалуется, что муж ее не любит, но, вместо того чтобы о муже поподробней расспросить, он ей совсем из другой оперы вопрос задает.

– Аборты делала?

Ответ был, конечно, положительный, потому какая советская женщина не делала в своей жизни абортов?

– Сколько?

– Пять, – отвечает она, раздражаясь, так как собиралась не о себе говорить, а о своем муже.

– Пятерых убила и хочешь, чтобы муж тебя любил? Да ему небось страшно с тобой, детоубийцей, в постель ложиться!

– Да он же сам этого хотел! – выкрикивала женщина, хмурясь и страдая.

– Хотел он, а убила ты, – гвоздил несчастную жестокий монах. – Отмолишь свое пятикратное детоубийство, тогда он снова тебя полюбит.

– И сколько времени это может занять? – задавала женщина резонный вопрос.

– Быстрого результата не жди, может, до глубокой старости отмаливать придется.

– До глубокой старости?! – оскорбленно вскидывалась женщина. – Да я с ним лучше разведусь, и меня другой полюбит! Я себе молодого найду!

– Не туда искать пришла, – закончил тот разговор о. Мартирий и скрылся у себя в будке.

Данные случаи жестокости популярного иеромонаха стали известны только потому, что потерпевшая, так сказать, сторона не проглотила молча обиду, а нашла в себе силы пожаловаться вышестоящему начальству, но сколько было тех, кто не нашел в себе таких сил?

Однако были случаи другие, противоположные вышеприведенным, что позволяло даже говорить об определенных пророческих способностях о. Мартирия…

Перехватила его как-то на ходу женщина, желтая, иссохшая, давно и безнадежно болящая:

– Благослови, батюшка, на онкологическую операцию.

– Снимки покажи! – потребовал монах строго.

– А я не взяла…

– Как же я тебя без снимков благословлю? Никак! Может, нет у тебя никакого рака?

Не получив таким образом, благословления, нечастная от операции отказалась и – выздоровела! Не было ведь, в самом деле не было! Теперь ее не узнать – кровь с молоком, а не онкология, на каждом углу о. Мартирия славит.

Из таких и еще многих других случаев складывалась и росла известность о. Мартирия как заслуженная, так и совершенно незаслуженная.

К последнему можно отнести родившееся после одного-двух случаев суеверие (а как еще можно это назвать?), что женщина, которая никак не может забеременеть от своего мужа, может это сделать, если поймает взгляд о. Мартирия – при условии, что он посмотрит ей в глаза… Избави боже, ни о каком непорочном зачатии речи не шло, тут нужно было, чтобы слились в одно ночное усердие законного супруга и взгляд таинственного монаха…

Понятно – глупость, глупость страшная и совпадение, но ведь верили, и как верили! Сам о. Мартирий о таком своем «даре» не знал и даже не догадывался, но, верно, что-то чувствовал – иначе почему ни на кого не смотрел, отводил взгляд от ищущих его взгляда и все больше прятал глаза в своих глубоких глазницах под нависшими надбровьями за кустистыми бровями?