Сведенные судьбой

— Как удачно, что я оказался под рукой, чтобы просветить тебя по каждому пункту. — Уверенный в том, что Пандора испытывает нетерпение, Габриель посмотрел вниз и увидел, как она пытается опустить край халата, который задрался до колен. Покончив с этим, девушка вытянулась на подушках и замерла — бушующее пламя под ледяной поверхностью.

Приблизив губы к ее уху, он тихо произнес:

— Ты очаровала меня, Пандора. В ту ночь, когда мы встретились, меня будто током ударило. В тебе есть нечто, что пробуждает во мне дьявола. Я хочу уложить тебя в постель и оставаться с тобой несколько дней без перерыва. Я готов поклоняться каждому дюйму твоего тела, пока минуты будут сгорать, как мотыльки, которые, танцуя, оказались возле огня. Я хочу ощущать, как твои руки касаются моего тела… Прости, что, дорогая? — Габриель остановился, когда услышал, как она произносит что-то нечленораздельное.

Пандора ворочалась с недовольным видом.

— Я сказала, что ты говоришь мне на ухо, которое не слышит. Я не разобрала твоих слов.

Габриель тупо посмотрел на нее, потом уронил голову, сдерживая смех.

— Прости. Я должен был заметить. Может, это и к лучшему. Я придумал другой способ все объяснить. — Он выпрямился на подушках и, просунув руки под стройное тело, поднял Пандору.

— Что ты делаешь? — барахтаясь, спросила она.

Вместо ответа он усадил ее к себе на колени.

Пандора нахмурилась, продолжая извиваться всем телом.

— Не понимаю, зачем ты…

Неожиданно глаза широко открылись, и она застыла. На лице с невероятной быстротой одно выражение сменялось другим: изумление, любопытство, покорность… И осознание того, что под ней — проявление здоровой мужской силы.

— А говорила, что все мужское для тебя неочевидно, — осторожно пошутил Габриель.

Она заерзала, пытаясь устроиться удобнее, и от этого у него сладостно заныло в паху и внизу живота. Габриель замер, пытаясь справиться с ощущениями, и затаил дыхание, понимая, что еще немного, и он разразится залпом наслаждения.

— Дорогая, ты могла бы… не двигаться так активно?

Пандора негодующе посмотрела на него:

— Ты когда-нибудь пробовал сидеть на крикетной бите?

Проглотив усмешку, Габриель перенес ее тяжесть на свои бедра.

— Вот так. А теперь ляг ко мне на грудь и положи свою… Да, вот так. — Устроив ее, он развязал пояс ее халата. — По-моему, тебе жарко. Давай помогу избавиться от него.

Пандору не ввел в заблуждение его заботливый тон.

— Если мне и жарко, — сказала она, вытаскивая руки из рукавов, — то только потому, что ты смущаешь меня. — Строго глянув на него, добавила: — Специально.

— Мне всего лишь хотелось показать всю меру моего желания.

— Я поняла. — Она порозовела от смущения и волнения.

Габриель вытащил из-под нее халат и отбросил в сторону. На Пандоре осталась только муслиновая рубашка. Он попытался вспомнить, когда в последний раз его партнерши испытывали смущение. Но так и не мог вспомнить, каково это — стыдиться во время интимной близости, и поэтому до безумия был очарован застенчивостью Пандоры. Она привносила что-то совсем новое в привычное для него занятие.

— Сестра не объясняла тебе, что происходит с телом мужчины, когда он возбужден?

— Объясняла, но не уточняла, что это может случиться в гостиной.

Его губы изогнулись в улыбке.

— Боюсь, это может случиться где угодно: в гостиной, в салоне, в карете… или в беседке.

В полном шоке Пандора спросила:

— Значит, ты считаешь, что именно этим Долли и мистер Хейхорст занимались в беседке?

— Вне всякого сомнения. — Он стал расстегивать верхние пуговички на ее ночной рубашке, а потом принялся целовать ее шею.

Однако Пандора еще не покончила с темой рандеву в беседке.

— Но мистеру Хейхорсту нужно было еще вернуться в бальный зал с такой вот… выпуклой частью тела. Как ты ее уменьшаешь?

— Обычно я стараюсь отвлечься, думая о последних сводках по иностранным ценным бумагам на бирже. Как правило, это помогает. Если нет, вспоминаю портрет королевы Виктории.

— Правда? Интересно, а о чем тогда думает принц Альберт? Точно не о королеве — у них ведь девять детей. — Пока Пандора разглагольствовала, Габриель раздвинул ворот ночной рубашки и поцеловал нежную ложбинку между грудями. Ее пальцы беспокойно задвигались у него на затылке. — Как ты считаешь, это может быть реформа образования? Или парламентская процедура, или…

— Т-ш-ш… — Он нашел голубоватую жилку на светящейся изнутри, как алебастр, коже и провел вдоль нее языком. — Я хочу говорить о том, какая ты красивая. О том, что ты пахнешь, как ночная фиалка, об открытых окнах и весеннем дожде. О том, какая ты ласковая и нежная… такая нежная… Губами он прошелся вдоль мягкого изгиба ее груди, и Пандора вздрогнула, задержала дыхание. Возбуждение волной затопило его, когда он понял: ей приятны такие прикосновения. Тогда он покрыл легкими поцелуями всю грудь. Добравшись до розового бутона соска, приоткрыл губы и втянул его в свой жаркий рот. Кончиком языка, подразнивая, начал описывать круги вокруг соска, пока тот не напрягся и не стал бархатистым.