Свекровь дальнего действия

— Это в последний раз, я обещаю. Сережа одумался, он реально испугался, когда дело дошло до колонии, он правда-правда исправился.

— Учти, Ева, помогаю в последний раз.

Бабушка дала денег, уголовное дело закрыли, а Сергей действительно взялся за ум. Несколько лет он вел себя безукоризненно, мать не могла на него нарадоваться. Вполне прилично окончил школу, сам поступил на бюджетное отделение в институт, увлекся учебой…

Беда пришла, откуда не ждали — наркотики. В каком-то клубе Сергей попробовал раз, другой и незаметно стал наркозависимым. Снова из кошелька Евы Ивановны стали пропадать деньги, а из квартиры — вещи. Ее жизнь превратилась в кошмар. Женщина не знала, что делать, она объясняла, умоляла, плакала — ничего не помогало. Сын смотрел сквозь нее пустым взглядом, его интересовало только одно — очередная доза.

Родственники наперебой советовали:

— Бросай его, он тонет и тебя за собой тащит. Вычеркни его из своей жизни, пусть идет ко дну один.

Им вторили врачи:

— Лишь немногие наркоманы принимают решение отказаться от наркотиков, один-два человека на сотню, им мы можем помочь. Большинство же не хотят лечиться и умирают в течение двух-трех лет. А их матери за это время стареют на все тридцать.

Бабушка Евдокия Ивановна в своей обычной резкой манере предложила конкретный план действий:

— Оборви все связи с Сергеем. Выписывай его из квартиры и меняйся на другой район. Просто прими как факт: у тебя больше нет сына. Если тебе так будет легче, считай, что его сбила машина.

Никто не ожидал от слабохарактерной Евы Ивановны, что она будет бороться. И начала женщина с того, что рассказала Сергею, что он ей не родной сын…

Глава 12

— Так ты знаешь?! — вскричала я.

— Да, Лютикова, знаю. И это еще одна улика против меня. Я под следствием, мне нужны деньги, у меня любовница, да еще и мать не родная. Как будто, если мать приемная, то убить ее — раз плюнуть! — Сергей горько усмехнулся. — Но в том-то и дело, что именно после того, как я узнал, что Ева Ивановна мне не мать, я стал относиться к ней как к матери. Понимаешь?

— Если честно, то не очень.

— Ну как тебе объяснить… Вот, допустим, растет у тебя сын-шалопай: курит, хамит, ворует деньги, — в общем, такой, каким я был в старших классах. Да еще две машины разбил, ущерб на бешеные деньги. Если это твой родной ребенок, ты будешь за него бороться. Ругаться, беситься, взывать к провидению: «За что мне это?!», но не откажешься от него, потому что это твоя плоть и кровь и, спасая его, ты спасаешь себя. Но если это чужой ребенок, то весьма скоро тебе надоест его спасать. Включится инстинкт самосохранения. Какого черта? Жизнь одна, и лишние неприятности никому не нужны. Ты отгородишься от этого ребенка и от его бесконечных проблем. Найдешь миллион отмазок, весьма правдоподобных, почему так будет лучше: «Пусть сам расхлебывает, не маленький! Пусть узнает, почем фунт лиха, для его же пользы!». Так вот. У Евы Ивановны никогда не возникало мысли отказаться от меня. А я был невыносим, Лютикова, уж можешь мне поверить. Не всякая родная-то мать выдержит, сдадут нервы, а Ева Ивановна всегда верила в меня — лучшего, такого, каким я могу стать. Она всегда была на моей стороне, что бы я ни совершил. Я даже думаю, что, убей я кого-нибудь, она бы меня не бросила. А ведь я ей, по сути, посторонний человек! Моего отца она знала два месяца до свадьбы, потом еще год они прожили в браке. Я подозреваю, что он предчувствовал свою смерть и специально искал надежную женщину, которая бы не сдала меня в детский дом. И отец не прогадал, за что я ему чрезвычайно благодарен. Когда я стал наркоманом, Ева Ивановна призналась мне, что она не моя мать. «Сережа, я не твоя мать, — сказала она, — но я буду бороться за тебя до конца. Если ты умрешь, то и я жить не стану. Ты — самое ценное, что есть у меня в жизни. Я просто хочу, чтобы ты помнил об этом всякий раз, когда колешь наркотики». И меня вдруг пронзило: да ведь так всегда и было! Ради меня она готова была пожертвовать всем — репутацией, деньгами, здоровьем. Она — единственный человек на свете, который любит меня больше, чем себя. И тогда мое сердце наполнилось нежностью. Я впервые увидел в ней свою мать…

Я внимательно слушала Чижова. Да, говорит он складно, но верится с трудом. Наркоманы, с их вытравленными химией мозгами, не способны ни на прозрение, ни на нежность. Скорее, признание Евы Ивановны должно было вызвать противоположный эффект: пасынок, получив оправдание своему гнусному поведению, окончательно перестал бы церемониться с посторонней теткой.

— И тогда ты завязал с наркотиками… — протянула я.

Чижов уловил в моем голосе скепсис и обозлился.

— Думаешь, завязать легко? Наркотики блокируют волю. Я пытался бросить, но не смог, несмотря на огромное желание, мне требовалась медицинская помощь. А бесплатной медицины в нашей стране нет, особенно для наркоманов. На выручку опять пришла мать. Она решила продать квартиру, однокомнатный кооператив в Сокольниках, которую подарила ей бабушка и в которой прошло мое детство…