Сверхновая американская фантастика, 1995 № 05-06

Чуть позже они оставили его одного, и Скотт отправился спать. Генри и Управляющий пили свой мед в большой комнате. Потом Управляющий расправил крылья и пожелал доброй ночи. Генри-то не слишком много спал, но остальным нужно примерно восемь часов сна, как и нам. Управляющий уехал, и я подождал еще немного. Теперь настала глубокая ночь, и звезды были рассыпаны по черному небу точно капельки сверкающей краски. Я еще немножко подождал. Потом зашел и увидел Генри, работающего над картиной.

Это зрелище могло разбить сердце. Он ощупывал все левой рукой и накладывал краску правой, а потом опять нащупывал влажную краску, но промахивался, и цвета были не те, потому что некому было помочь расположить их на палитре. Он, должно быть, понимал это, потому что вид у него был расстроенный, но он все равно, продолжал работать. Я думаю, он делал это потому, что ему нравилось, как кисточка, пропитанная краской, касается холста. Я долго наблюдал за ним, пока не сообразил, что он пишет, и не понял, что это портрет. Складывалось лицо. Мое лицо.

Я подошел сзади и дотронулся до его плеча. Он вздрогнул. Тогда я положил его руки на держалку и сказал:

— Выше голову, Генри!

Ну и получил же я! Никогда я не ощущал еще с такой силой и чистотой. Словно в меня сквозь макушку полилась горячая жидкость. Сердце колотилось, а колени подгибались. К счастью, Генри знал, что со мной происходит, и поддержал меня. Когда я пришел в себя, он гладил меня по голове и все повторял мое имя, не через сбрую, а на своем шепелявом английском.

— Ох-хх, ты бы поосторожней, Генри. — Я знал, что после такой дозы выйду из строя на неделю. Он помог мне встать. Я был ужасно рад видеть его — вот и все. Остальное меня не беспокоило.

— Что ты тут делаешь?

— Мне нужно было убедиться, что с тобой все в порядке.

Он с минуту молчал. Тогда я сказал:

— Так как там работает твоя новая собака?

— Он — не ты.

— И верно. Таких, как я, не так уж много.

Он засмеялся.

— Я видел, ты пытался писать, — сказал я, — сейчас, я имею в виду. Я тут немного подождал тебя.

Он наклонил голову.

— У тебя разве нет нового клиента?

— Он не любит выходить. По правде, я не думаю, что он в восторге от того, что я с ним.

— Поэтому ты убежал.

— Нет. Я спросил, могу ли я уйти.

— Однако ты не сказал ему, что идешь сюда.

— Ему все равно.

Я почувствовал, что он на меня смотрит.

— Нет. Не сказал.

— У тебя опять будут неприятности, — сказал Генри. Голос его звучал устало и обеспокоено. Хуже того, по-старчески. Я знал, что это моя вина. Я знал, что он скучал по мне, и знал, что ему плохо из-за меня. Если бы я делал все, как положено, я бы все еще был с ним, а Скотт был бы с Лестером, или еще с кем-нибудь.

— Это ты был в комнате Скотта, так ведь? — сурово спросил Генри.

— Да. Я страшно разозлился. Хотел с ним поквитаться.

— Поквитаться? Почему? К тому, что произошло, он не имеет никакого отношения.

Я прикусил язык. Я хотел рассказать ему, что именно сделал Скотт, но не мог. Я должен был понести ответственность за то, что сделал я. Я сам подал Скотту этот мяч. Его план не сработал бы, умей я держать себя в руках. Если бы я рассказал Генри все, что знал, я бы его еще больше разочаровал.

— Скотт был очень расстроен.

— Я знаю.

— Ты должен поправить это, — сказал Генри — Ты должен подняться к нему и предложить убрать комнату.

Правда распирала меня изнутри так, что голова трещала, но я не мог сказать ни слова. Потому что все, что говорил мне он, тоже было правдой — и более важной.

— Ладно. Но сейчас он спит, Генри, и…

— Да?

— Генри, я просто хотел полетать с тобой напоследок. Один раз, ладно?

Он тихо засмеялся. Смех его звучал почти по-матерински.

— Пожалуйста, Генри! Нам так и не дали во всем разобраться самим. Они просто приехали и забрали меня. Разве тебя спросили, что ты чувствуешь или что, по твоему мнению, им нужно делать? Я знаю, тут уже ничего не поправишь, но, по крайней мере, мы можем полетать один, последний раз. Может, потом и тебе станет легче. Может, и я примирюсь с тем, что случилось. И не буду все время думать об этом. Пожалуйста, Генри.

— Ладно, — сказал он. — Один раз, ради тебя и ради меня.