Сверхзадача

Встряхнув головой, он встал под горячую струю воды. Нет, от Бенса теперь уже никакой пользы. Ему нужны Сид, Максим и Ярви. Да, да, именно в таком порядке. Пилот-навигатор, инженеры, после них Эдди… а Норман? Гилл заколебался. Нет, Норман не нужен. Впрочем, пожалуй, можно было бы, но… Конечно, он мог бы солгать самому себе, что моделирование и воссоздание такой личности, как Норман, рядом с которой он сам… Зачем? Нет, нет и нет. Юму, находившийся на соседней спирали, тоже одобрял такое решение. Норман не симпатичен Юму так же, как он сам боится Дау. Гилл содрогнулся: «Я боюсь Дау? Какой абсурд». Вооружившись инфрапистолетом, он отправится в лес и устроит не представление, чудо!

Гилл с наслаждением потянулся, затем раздраженно хлопнул по кнопке душа: струя воды, будто от испуга, сделалась тоньше, перешла в капель, прекратилась совсем. Он сел на мокрую решетку и опустил лицо в ладони. Черт бы побрал этого Бенса вместе с его великолепной клиникой в центре Африки у подножия Кибо! Гилл боится Дау. Это означает, что доминанта Юму велика. Ну а если со временем она еще усилится? Там, в клинике, им ни разу не удалось проследить динамику соотношения, установить, ослабевают ли черты трансплантированной человеческой психики. Ни одна из обезьян не жила потом более трех-четырех недель. Этого было достаточно для контрольных опытов с помощью тестов, вплоть до последней прощальной беседы в кабинете Бенса. Но тут нужны не недели, а месяцы, годы! Конечно, он может повторно усаживаться под колпак консоциатора и «подзаряжать» свою человеческую сущность до тех пор, пока Юму не станет бояться и этого… Разрази господь этого Бенса, ведь они не провели ни одного опыта на повтор воздействия! «Ладно, сам виноват, — произнес вслух Гилл, — знал же я об этом, закладывая свою репрограмму, и это меня не остановило». — «Но я просто хотел жить, тут же ответил он сам себе. — Жить, чтобы доказать, что есть иное, лучшее решение, чем предложил Норман. Доказать, что есть у меня воображение! Что именно я, я смогу вернуть „Галатею“ на Землю; что нет никакой нужды дожидаться, пока другая экспедиция…»

Звук собственного голоса ошеломил его больше, чем отражение в зеркале. Слова вдруг деформировались, превратились в какой-то лай. Опять Юму, притаившись на соседней спирали, только и ждет, чтобы взять верх над Гиллом. Требует слова при малейшей возможности. Если произношение Юму не изменится к лучшему, Гилла просто не поймут автоматы.

Только не впадать в панику. Дисциплина прежде всего: он забыл, что с этого начал. Первый день всегда проходит в критическом состоянии, так было и в клинических условиях, при Бенсе. Он мог бы вспомнить об этом раньше. После первых часов успеха наступает регрессия, ведь он сам вычислил кривую и описал результаты наблюдений. «Оценка фазы относительной регрессии в зависимости от типа психики трансплантированной личности» — так называлось это исследование. Бенс не разрешил его опубликовать, главное, из-за того, чтобы вообще не сообщать о наступлении фазы регрессии, да еще в самом начале. Он объяснил, что их оппоненты немедленно ухватятся за этот факт. Но при дальнейших опытах его следует принять во внимание. Успокоительные препараты в малых дозах, минимум внешних раздражителей, спокойная обстановка, избегать всего, что может влиять на эмоции, кроме радости успеха… Итак, Гилл, ты должен остерегаться Юму; и радуйся тому, что живешь. Пусть это будет для тебя первой радостью успеха.

Он поднялся, пустил холодную струю и стоял под ней до тех пор, пока не начал дрожать в ознобе. Посмотри, Юму, сколько ты можешь выдержать. Ты привык к теплу, и, если холодная вода не сведет тебя с ума, значит, ты парень надежный, не неврастеник.

Он выдержал, даже без крика. Но потом наступила слабость, такая, что теплый воздух в сушилке, казалось, поднимет и закружит его как пушинку. Веки смыкались сами собой. Да, теперь спать. И без снотворного. Завтра продолжит…

Надо бы подняться в командный салон и установить, как там очутился Шарик. Любопытно, даже очень. Но усталость оказалась слишком велика, и Гилл завернул в коридор, где размещались спальни.

«Бедняга Сид», — подумал он, толкнул первую от входа дверь и тут же отскочил, с ревом помчался вдоль по коридору — с кровати Сида на него ощерилась багровая маска высохшего, как мумия, лица Нормана.

Юму, охваченный ужасом, спрыгнул со своей ступеньки, перепутал ниточки спиралей. Матово поблескивающие стены стальной тюрьмы многократно усиливали безумные крики, боль от ушибов, отчаяние запертого в клетке животного.

— Я не знал… Не мог знать… Забыл, совсем забыл, — бормотал он, содрогаясь от рыданий полчаса спустя, сжавшись в комок на постели в каюте Эдди и затыкая себе рот одеялом, чтобы не повторилось все сначала.