Сверкнув, не погасло

Ответил я, понятно, не сразу, перед этим вгляделся в лицо мальчика. Хорошее было лицо, и вопрос был не с бухты-барахты, а, должно быть, следствием долгого разглядывания меня. Чем-то я мальчугана устраивал.

— Я-то, может, и хочу, — ответил я, — но что скажет твоя мама? Где она?

Малыш повернулся и показал пальцем на передние места. Там сидели две крашенные блондинки и оживленно разговаривали. Одна из них, с сильно наведенными губами, заметила — тоже, наверно, краем глаза, — что сын подошел к незнакомому мужчине, и распорядилась:

— А ну сядь на свое место и не приставай ни к кому! — И тут же повернулась к соседке, чтобы продолжить разговор.

— Мама, наверно, согласится, — сказал мальчуган. — У нас был папа, но он ушел, а второй мне не понравился. А ты мне подходишь.

Вот те на! Малыш, разглядывая меня, что-то обо мне для себя установил. И поставил, что называется, вопрос ребром.

— Знаешь что, — сказал я. — Я сейчас еду в командировку, у меня там срочное дело, а на обратном пути мы с тобой увидимся. Где тебя найти?

Малыш оглянулся на маму. Потом потянулся к моему уху.

— Ты запоминай. Тирасполь, улица Пирогова, 16. Я там буду возле дома, ты меня увидишь, я тебя — тоже, и мы обо всем договоримся. Хорошо?

— Хорошо, — ответил я, думая, что мальчуган уже через полчаса забудет и меня, и разговор со мной.

— Только не забудь про наш договор, — сказал он. — А я буду все время возле дома. А если меня нет на улице, ты подожди немного: я, когда дома, буду в окно смотреть. Как только тебя увижу, так и выйду. — На прощание малыш протянул мне свою ручонку. Я пожал мягкие пальчики.

Такой вот разговор получился у меня в полупустом автобусе, когда я ехал в командировку. Я о нем через полчаса забыл, потом были командировочные дела, дорога домой. Только дома я вспомнил о мальчугане.

Вспомнил и, жалея мальчишку, пожелал ему поскорей забыть нашу встречу и меня, выбранного им после долгого рассмотрения в папы. А то ведь в самом деле будет ждать, с надеждой вглядываясь в каждую мужскую фигуру в конце улицы Пирогова.

Старый дом═

Возле этого дома я всегда останавливаюсь — такой грустью веет от него! Старый, двухэтажный, с белеными, доски внахлест, стенами, с мезонином — он весь зарос плющом, который поднимается со двора-палисадника, где в путанице плюща уже не сделаешь и шага. Дом приткнут… нет, рядом с ним возвели высокий билдинг, и дом оказался приткнутым к его равнодушному кирпичному боку. Наверно, хозяева дома умерли, и давно, а их дети или родственники по каким-то соображениям не стали сносить старое жилище.

Плющ за долгое время полностью облепил стены дома и достиг даже мезонина, обрамив его, как венком, плющ обвил дымовую трубу камина, гибкие ветки нависли над ее жерлом. Во дворе стоят вставленные друг в дружку белые пластмассовые стулья возле белого же столика — и они по сидения и по столешницу в густой зелени плюща. Каменный фонтан, когда-то беленый, уже, конечно, без воды, еле виден. Старое дерево у забора высохло, теперь оно закутано в плющ, как в шубу, из коротких рукавов которой торчат высохшие ветки.

Дверь дома прочно заперта, медная табличка на ней покрылась патиной и фамилий хозяев дома уже не прочитать, ручки давно не касалась человеческие пальцы. На ступеньках крыльца многослойный настил палых листьев…

Я стою возле этого старого дома и вот… мысленно открываю пронзительно скрипящую дверь. Делаю внутрь шаг, другой, третий… В гостиной стоит покрытая когда-то белыми, а сейчас серыми от пыли чехлами мебель — кресла, диван, овальный стол, высокий, наверняка искусной резьбы дубовый буфет. Штукатурка на стенах отслаивается большими кусками, как кора с платана.

Такая тишина окружает меня! Она кажется мне живым, уплотнившимся за долгое время существом — так старое вино, говорят виноделы, если его не тревожить в лежащей бутылке, начинают пронизывать некие структурные нити, превращая вино в живой организм; я боюсь и вспугнуть эту тишину, и потревожить ее своим движением. Еще мне кажется, что, пропуская меня в себя, она отодвигается, поджимается и — сторожко окружает пришельца.

На стене слева от меня висит большое овальное зеркало в узорчатой деревянной раме. Оно покрыто, как всё в доме, толстым слоем пыли. Чуть наклоненное, зеркало отражает часть овала стола и толстую ножку тяжелого буфета.

Стоило мне подумать об этом, как я начинаю верить, что… Время от времени кто-то медленно и неслышно подходит к зеркалу, к стеклу протягивается худая, костлявая рука, стирает платочком пыль с небольшого его участка — и в зеркале с порыжевшей амальгамой появляется высохшее старушечье лицо с потухшими глазами, оно всматривается в него и кивает — не ему, а чему-то другому, кивает, с чем-то скорбно соглашаясь, кивает… Потом привидение отходит от зеркала и растворяется в воздухе и в тишине, которую, как старое вино, лучше подольше не тревожить…

Я стою перед этим домом, стою долго, пока какой-то прохожий не оглянется и не посмотрит на меня, пытаясь понять, чем может интересовать этого человека заросший плющом по самый конёк на крыше старый дом.

Козел═