Свет праведных. Том 2. Декабристки

Софи почудилось, будто она уловила язвительную нотку в высказываниях Николая Тургенева насчет русских, перешедших в католичество. Но как не понять такие настроения у человека, который хоть и эмигрировал во Францию, однако считал себя более русским, чем те, кто остался на родине… Несомненно, в этой блестящей и праздной маленькой колонии существуют и соперничество, и зависть, и ревность, и разногласия, кое-как прикрытые лоском французской любезности… Все эти бояре, одетые как денди, все эти владельцы земель и крепостных искали в Париже более утонченной культуры, более легкой и приятной жизни, большей свободы, однако они плутовали с самими собой: основа их характера все равно была русской, и, покинув родину, они усваивали манеры космополитического общества, однако не могли расстаться с предрассудками, свойственными далекому отечеству… Софи внезапно остановилась посреди своих рассуждений, удивленная собственной непоследовательностью и суровостью вынесенного ею же самой приговора. Глядя на этих более или менее добровольных изгнанников, она чувствовала себя то непримиримой, как истинная русская, не желающая прощать соотечественников, отдавших предпочтение радостям Запада перед тем, что они находили в родной стране, то француженкой-ксенофобкой, которой больно видеть, что на ее земле обосновались чужестранцы.

К ней подошел какой-то в высшей степени благовоспитанный престарелый господин и стал расспрашивать о последнем театральном сезоне в Санкт-Петербурге. Софи машинально отвечала, считая, что беседует с русским, и растерялась, узнав, что перед ней граф де Сент-Олер. Зато экспансивная, говорливая и разряженная в пух и прах немолодая дама, которую она приняла за француженку, живо обернулась, когда кто-то окликнул Настасью Константиновну. Франция и Россия обменивались масками. Своего рода салонная игра, в которой Софи выпало водить.

Внезапно в гостиной поднялся шум, все засуетились: прошел слух, будто приехал граф де Морни. Однако слуга, докладывавший о гостях, обманул их ожидания, выкрикнув безвестное и даже не аристократическое имя.

– Но граф ведь обещал приехать! – жалобно твердила Дельфина. – Я хотела спросить у него, верно ли, что императрица намерена дать сто тысяч франков Обществу Материнского Милосердия.

– Если он и не придет, так Гизо-то появится наверняка, – заметил Николай Тургенев.

– Да на что мне Гизо? Гизо – это прошлое…

– Прошлое, которое вполне может возродиться из пепла!

– Тише, тише! Что, если кто-нибудь услышит…

– А разве возможно, чтобы господин Гизо встретился здесь с графом де Морни? – удивилась Софи.

– Ну конечно! Вполне возможно, сударыня, – заверил ее Николай Тургенев. – Это чудо, которое сотворила наша княгиня. Все ее прежние друзья, с Гизо во главе, оказались после государственного переворота 2 декабря[27] в числе побежденных. С провозглашением империи княгиня Ливен вполне могла бы закрыть дверь перед победителями, однако она слишком жаждет информации, она жить не может, не вдыхая душок государственных дел. Вот и приглашает к себе новых правителей, не отрекаясь от прежних. И знаете, для того, чтобы заставить их всех собраться вокруг ее дивана, требовался такт, требовалась дипломатичность, какие лишь очень немногие женщины способны проявить!..

Говоря, старец приблизился к софе, на которой по-прежнему полулежала княгиня, обмахивая впалую грудь черным веером.

– Расскажите, месье, какой же вы теперь измышляете заговор? – спросила она, вытянув тощую шею, на которой покачивалась змеиная головка.

– Я знакомил мадам Озарёву с нашим русским парижским обществом, – ответил Тургенев.

– Тут гордиться особенно нечем! – заметила княгиня. – Недостатки каждого из нас за границей становятся заметнее. Мне кое-что известно на этот счет, я три четверти жизни провела за пределами своей страны. Но что поделаешь? Мне хорошо только во Франции. Разве моя вина, что я не родилась здесь?

Она вздохнула, накрыла руку Софи своей холодной лягушачьей лапкой и продолжала:

– Ах, как жаль, что наша милая Ванда Коссаковская не смогла сегодня прийти! Вы рассказали бы ей о сестре, княгине Трубецкой!..

– А где сейчас Ванда? – поинтересовался граф де Сент-Олер.

– Думаю, в Ницце.

– В это время года?

– Да, странная затея! Она вернется к нам поджаренной, как сухарик. А знаете ли, сударыня, что именно Ванда побудила господина Альфреда де Виньи написать поэму о декабристах?

– Поэму о декабристах? – переспросила Софи. – Но я вообще ничего об этом не слышала…

Ее неведение привело в восторг хозяйку. Княгиня Ливен буквально возликовала, большой подвижный рот растянулся в улыбке, глаза загорелись.

– Вы ничего не знаете?.. Вы, кого это касается в первую очередь?.. Вот это мило! Поэма ведь написана пять или шесть лет тому назад!.. Правда, господин де Виньи до сих пор нигде ее не печатал!.. У меня есть рукорись. Хотите прочитать?

Не дожидаясь ответа Софи, она насильно усадила ее рядом с собой и приказала какой-то молоденькой девушке, должно быть, своей компаньонке: