Свет праведных. Том 2. Декабристки

Пришлось настоять, чтобы госпожа Вавассер согласилась взять с нее деньги. Покончив с делами, молодая женщина упросила гостью остаться еще ненадолго и выпить немного мадеры. Анн-Жозеф отчаянно спорила с Пьером-Жозефом, дети вырывали друг у друга куклу, каждый тянул ее к себе, изо всех сил ухватив за ногу. Максимилиан-Франсуа-Изидор нашел на полу, в трещинке паркета, булавку, которую надо было у него отнять, не обращая внимания на отчаянные вопли малыша. Клод-Анри, устроившись в стороне, подальше от всей этой толкотни, сосредоточенно раскрашивал картинки в книжке, положив ее на колени, и громко пел. Теперь, когда дети попривыкли к гостье, они вели себя естественно, и несчастной госпоже Вавассер, которой приходилось одновременно приглядывать за всем квартетом, довольно трудно было поддерживать разговор.

– Этим крошкам необходим отец! – в конце концов, не выдержав, простонала она. – Они меня с ума сведут!

А когда Софи уже собралась уходить, перед тем как с ней распрощаться, госпожа Вавассер попросила впредь называть ее попросту Луизой.

* * *

Сразу, как вернулась домой, Софи набросилась на сочинение Николая Тургенева. Бегло просмотрев книгу, она решила, что вещь серьезная, беспристрастная, основанная на документах. Страницы, посвященные их с автором общим друзьям-декабристам, дышали искренней дружбой. План освобождения крепостных выглядел разумным и последовательным. Однако Софи показалось, будто все это она знала и раньше, до того, как прочла. Зато книжечка Герцена ее потрясла, показалась ей откровением. Отвечая Мишле, назвавшему Россию варварским государством, публицист заявлял, что вполне согласен со всеми обвинениями автора в адрес правительства, но яростно вставал на защиту народа. Для него единственной силой, которая могла противостоять безудержному царскому самодержавию, были крестьяне. Дело в том, считал он, что крепостные не знали частной собственности и жили общинами, коммунами на чужих землях. Таким образом, понятие «коммунизма», который рано или поздно изменит облик мира, было у них в крови. «Жизнь русского народа до сих пор ограничивалась общиною; только в отношении к общине и ее членам признает он за собою права и обязанности. Вне общины все ему кажется основанным на насилии, – писал Герцен. – У русского крестьянина нет нравственности, кроме вытекающей инстинктивно, естественно из его коммунизма; эта нравственность глубоко народная; немногое, что известно ему из Евангелия, поддерживает ее; явная несправедливость помещиков привязывает его еще более к его правам и к общинному устройству… Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных по-европейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная, устояла против вмешательства власти, она благополучно дожила до развития социализма в Европе… Из всего этого вы видите, какое счастие для России, что сельская община не погибла, что личная собственность не раздробила собственности общинной; какое это счастие для русского народа, что он остался вне всех политических движений, вне европейской цивилизации, которая, без сомнения, подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до самоотрицания… Европа на первом шагу к социальной революции встречается с этим народом, который представляет ей осуществление полудикое, неустроенное, – но все-таки осуществление – постоянного дележа земель между земледельцами. И заметьте, что этот великий пример дает нам не образованная Россия, но сам народ, его жизненный процесс. Мы, русские, прошедшие через западную цивилизацию, мы – не больше, как средство, как кваска, как посредники между русским народом и революционной Европой. Человек будущего в России – мужик, точно так же как во Франции работник».[28]

В конечном счете, призывая к свержению нынешнего режима, Герцен не объяснял, чем его заменить, и единственную свою надежду возлагал на сельскохозяйственную общину. Не было ли это утопической затеей интеллектуала? Софи отложила книгу. Покой уютного парижского жилища показался ей странным после той бури чувств, которая только что ее всколыхнула.

Она сидела в пятне света, падавшего от лампы под абажуром. Через приоткрытое окно из сумеречного сада доносилось щебетание птиц, круживших над своими гнездами. Вот-вот Жюстен придет объявить хозяйке, что кушать подано. Софи провела рукой по усталым глазам. «Как странно, – подумала она, – я приехала во Францию, радуясь тому, что покинула Россию, и первые же книги, которые я здесь читаю, написаны русскими, написаны – о России!..»

* * *

Госпожа Вавассер пришла в назначенный час, с ней были Анн-Жозеф и Клод-Анри. Софи удивилась, что Луиза явилась не одна, но та объяснила:

– Дети привыкли. Я всегда беру их туда с собой, по очереди, чтобы отец мог с ними повидаться…