Светочи Чехии

Графиня отослала прислугу и открыла стоявший на столе чудной работы ларец.

— То, что я тебе сейчас покажу, куплено на вес золота, но я хотела, чтобы твой дар был достоин тебя, — сказала она, вздохнув.

— Для такой невесты, как моя Ружена, нет ничего дорогого! Боже, как она хороша! Я тебе говорю, мать, весь двор будет мне завидовать, — с гордостью сказал Вок.

— Да, она хороша! Я даже боюсь, слишком хороша, чтобы сделать тебя счастливым, — качая головой, заметила графиня. — Видишь ли, дорогое дитя мое, такие исключительно красивые женщины возбуждают слишком много страстей и создают мужу немало забот и неприятностей. Бог даст, Ружена будет настолько умна, что полюбит тебя, как ты этого стоишь! Она рассудительна, сдержанна и, пожалуй, даже чересчур молчалива; но, может быть, выйдя замуж, развернется. Смотри, вот материя на подвенечное платье. Она любой девушке может внушить желание скорей в нее нарядиться, не правда ли?

Она развернула кусок белой парчи, удивительно затканной арабесками и серебряными цветами.

Материя была такая тяжелая и плотная, что стояла и шуршала при малейшем движении.

— Это восхитительно и должно понравиться Ружене, благодарю!

— А вот головной убор, — продолжала показывать графиня, осторожно доставая из ящика серебряную, тонкой работы повязку, осыпанную жемчугом с бриллиантом, к которой прикалывался вуаль серебристого газа.

— Да это хоть для королевы! Где ты откопала такую прелесть? Тебя положительно, должно быть, обобрали венецианские купцы.

— Подобное сокровище, разумеется, стоит дорого! Но я купила его, относительно, довольно дешево. Кузен Томассо приобрел их, по случаю, для одной родственницы, выходившей замуж; но жених был убит на поединке, а невеста постриглась в монастырь и вещи оставались на руках епископа, который и уступил их мне.

— Ого! Да он баснословно щедр, кузен Бранкассис, — иронически сказал Вок, — если только вещи достались ему не тем путем, каким приобретает обыкновенно его высокопреосвященство, кардинал-легат Балтазар Косса, который, как мне рассказывали, с помощью хорошо вооруженных, доверенных людей, прямо-таки грабит втихомолку купцов, проезжающих по землям Болоньи.[41]

— Вок! Как тебе не стыдно повторять низкую клевету. Ну, будут ли такие высокие лица заниматься разбоем? — негодующим тоном сказала графиня, — Право, ты стоишь того, чтобы я не отдала тебе подарков, которые посылают наши знатные родственники: для тебя кусок малинового бархата и чудной работы кубок, а для Ружены — золотую цепь со звездой из сапфиров и графскую корону, украшенную рубинами.

— У-у! За это я готов всех их признать святыми, — смеясь, объявил Вок, целуя мать, лицо которой тотчас прояснилось.

Позвав одну из служанок, он приказал отнести вещи.

После обеда, желая побыть наедине с невестой, Вок попросил ее идти за ним в соседнюю комнату взглянуть на подарки, которые он подносит ей по случаю свадьбы.

Войдя в комнату, Ружена стала с любопытством искать глазами обещанное подношение. Как ни была она избалована роскошью, но при виде парчи, блестящей скатертью разложенной на столе, и чудного головного убора, у нее невольно вырвался крик восхищения. С детской радостью она переворачивала и рассматривала дорогую ткань.

— Это платье ты наденешь в тот день, когда станешь моей навеки, — прошептал ей на ухо Вок, и, взяв подвенечный убор, он надел его ей на голову и подвел к венецианскому зеркалу, висевшему на стене.

Горевшая огнями повязка и длинный вуаль, окутывавший Ружену, как серебристое облако, так шли к ней, что она сама залюбовалась на свой чарующий образ. Граф был окончательно ослеплен ее красотой, обнял и привлек ее к себе.

— Ты так хороша, Ружена, что можешь и святого соблазнить! Я буду считать не дни, а часы, остающиеся до нашей свадьбы, — прошептал он, целуя ее.

Ружена обернулась к нему и, встретив его пожирающий, страстный взгляд, вздрогнула и попятилась, закрывая глаза руками.

— Не смотря так на меня! Мне становится страшно! Никогда ты еще так не глядел, — пробормотала она, бледнея.

— Глупенькая! — полуобиженно, полусмеясь, сказал Вок. — Прежде ты была маленькой девочкой, которую я чтил, как мою невесту, но в которую я не был влюблен. Разумеется, я не желаю тебя пугать и всей душой жажду завоевать твое сердце; но нельзя же от меня требовать, чтобы я всегда скрывал свои чувства.

Он усадил ее на крытую красным бархатом скамью и нагнулся к ней.

— Скажи, Ружена, любишь ли ты меня хоть немного? Со вчерашнего дня ты еще ни разу не возвратила мне поцелуя.

Ружена подняла голову и своим чистым взглядом посмотрела жениху прямо в глаза, словно хотела заглянуть ему в душу.