Светочи Чехии

На несчастье, ехавшая от королевы Ружена, по дороге, встретила мужа, который возвращался из своего набега и вез на крупе своей лошади красавицу, отобранную от ее „духовного” возлюбленного.

С усмешкой поглядел граф на жену и проехал мимо, направляясь со своей добычей в таверну пировать.

Ружена вернулась домой вне себя, перебирая в голове самые смелые планы мщения. В эту минуту она ненавидела мужа, воображая, что теперь каждый станет непременно смеяться над ней и показывать на нее пальцем. В негодовании, она ходила по комнате и, поглощенная своими мыслями, не заметила ни докладывавшего пажа, ни вошедшего затем Иеронима, который, не получив ответа на свой поклон, с удивлением смотрел на нее.

— Боже мой! Что с вами, графиня? Случилось что-нибудь ужасное? — спросил он, подходя к Ружене.

— Случилось то, что я ненавижу Вока и не хочу с ним встречаться, — вырвалось у неё.

— Счастливец, как его ревнуют! Ему можно только позавидовать, — грустно усмехаясь, сказал Иероним. Я догадываюсь, что какие-нибудь грешки молодого повесы дошли до вас; но не стоит принимать этого так близко к сердцу. Пылкий, своевольный, он легко увлекается, но разве он может не любить вас? Будьте уверены, что он скоро явится к вам с повинной…

Ружена презрительно рассмеялась.

— Вы глубоко ошибаетесь, мистр Иероним! Я вовсе не ревную Вока, потому что никогда его не любила, а он не придет просить у меня прощения, потому что тоже меня не любит. Я — жертва семейного расчета! Разве я знала, какому человеку меня отдают? Он же видел во мне богатую наследницу, которая приносит ему в приданое 10 замков, 80 деревень и столько золота, чтобы покрыть все долги их семьи и платить за его кутежи. Мне не надо его любви, но я имею право требовать, чтобы меня не оскорбляли всенародно! Мысль, что я связана с ним и не могу порвать ненавистные мне цепи, сводит меня с ума!

Она говорила с увлечением, но вдруг ее пыл сменился отчаянием. Она опустилась на стул и, закрыв лицо руками, разразилась рыданьями.

Иероним никогда не видал ее плачущей, и горестный вид ее пробудил в нем любовь и жалость. Как очарованный, смотрел он на крупные слезы, струившиеся по ее тонким пальцам и падавшие бриллиантами на темный бархат ее платья.

— Чем заслужила я такой позор? Все бросили, и никто меня не любит, — всхлипывая, говорила она.

Иероним забыл все, опустился перед ней на колени и взял ее за руки.

— Никто вас не любит? Вас? Неужели вы никогда не чувствовали, что я люблю вас всей душой, что за вас я готов отдать мою кровь до последней капли?

Ружена поднялась, бледная. Не ослышалась ли она? Возможно ли, чтобы он, — идол всей Праги, чья ученость сбивала профессоров, а чарующее слово пленяло толпы, мог действительно полюбить ее? Но нет, взгляд его полон чувства; она видит, что он говорит правду, и что кумир ее детских грез — у ее ног.

Будь Ружена в спокойном состоянии, она, может быть, и испугалась бы, услыхав его признание; но в данную минуту оскорбленная гордость и злость на мужа возмутили все существо ее. Чувство победы и опьяняющего счастья уничтожало всякое колебание, всякую преграду.

— Так это правда, что вы меня любите, Иероним? — спросила она, нагибаясь к нему.

— Увы! На мое несчастье, это — правда! Простите мне, Ружина, мое безумное признание, вызванное вашими слезами, и не гоните меня от себя, — пробормотал Иероним, пытаясь встать.

Но Ружена обвила его шею руками и, склоняясь головкой к нему на плечо, прошептала дрожащими губами:

— Мне нечего прощать. Я впервые в жизни испытала минуту истинного счастья. Я сама давно люблю тебя, Иероним, с того самого дня, как увидала в замке Рабштейн.

И в нескольких словах она рассказала ему свои девичьи мечты, идеалом которых был он. Упоенный неожиданным успехом, Иероним привлек ее в свои объятья и прижал ее уста к своим.

Ружена склонила голову к нему на грудь; неведомое до того чувство — смесь блаженства, покоя и болезненной горечи — наполнило ее душу.

В эту минуту, в складках завесы показалось лицо Анны. Она окаменела, увидав перед собой предательскую группу; потом опустила завесу, но не ушла, желая охранить от всякого нескромного глаза слабость своей подруги.

Иероним первый пришел в себя. Он сел рядом с Руженой и удержал ее руку в своей.

— Дорогая! — сказал он, любовно смотря на нее. — Если бы я когда-нибудь мог мечтать, что старый, залетный сокол, как я, понравится очаровательной девочке, уже и тогда обещавшей быть красавицей, — я сделался бы домоседом и оспаривал бы тебя у целого света. А теперь мне остается только обуть свои сандалии и скорее бежать после такой минуты, которая сделала меня преступным относительно моего друга.

Ружена побледнела. Отказаться от счастья, едва завоёванного, казалось, превышало ее силы, и вместе с тем в душе поднималась накопившаяся желчь против мужа.